Исповедь любовницы Сталина

— С. М., не надо продолжать. Только откровенно, как на духу: вы Сталина любите?

— Вопрос сугубо личный, позвольте на него не отвечать. Скажите, Верочка, если его не будет и я стану первым секретарем ЦК ВКП(б), хотя к этому не стремлюсь, вы тогда согласитесь стать моей женой?

Опять то же самое: Сталин, Ягода, Ворошилов, Зиновьев, Тухачевский, Рыков, Киров… Неужели на мою бренную голову не снизойдет свыше обыкновенный, человеческий покой?!

Киров прочел мои мысли:

— Вы красивая, поэтому все хотят вас, и кроме того, вы слишком уж на виду.

Из недр груди вырвалось:

— Так что же мне делать? Как выбраться из этого проклятого омута? Разве я виновата, что вы, пресыщенные мужики, лезете ко мне со своими потными объятиями и без конца предлагаете руку и сердце?

С. М. помрачнел. Я прилегла отдохнуть, думы не отпускали от себя. За вечерним чаем спросила Кирова:

— С. М., разве в Ленинграде нет красивых, достойных женщин?

— В марте мне исполнится сорок восемь лет. Жена, к сожалению, не может иметь детей. Мы соединились в юности, тогда были совершенно другие интересы, нас обуревал вихрь революционных идей. Вас, В. А., впервые увидел в консерватории на студенческом концерте, с тех пор я думаю о вас. Я немного опоздал, вас перехватил Сталин. Как вы к нему относитесь? — Киров внимательно посмотреть на меня. — Он плохой человек: жестокий, чванливый, злой, мстительный и весьма ограниченный. Пока мы вынуждены его терпеть, но все равно уберем, сместим со всех постов. Верочка, это наш с вами первый и самый главный секрет, смотрите не проболтайтесь! У этого негодяя везде имеются уши.

А что будет, если я вас поцелую? — С трудом оторвала его от себя. — Верочка, не могу больше без вас жить.

— Я уже один раз вам сказала, что притязания ваши, С. М., останутся без внимания.

Ночью приехали в спящий Ленинград. Голубоватые сумерки простирались над Невой.

30 ноября последний спектакль «Аида». За кулисы пришел Киров. Он познакомил меня с громадным бородатым мужчиной.

— Прошу любить и жаловать, наш грозный Филипп Дмитриевич Медведь, начальник областного управления НКВД. Мы понемногу все его побаиваемся, — полушутя-полусерьезно проговорил С. М.

Обращаясь ко мне, Медведь сказал:

— Если понадоблюсь, я всегда готов оказать услугу друзьям товарища Кирова.

На банкете рядом со мной сидели Киров, Медведь и прожорливый романист, потомственный граф Алексей Толстой, который всех смешил.

— Вам, Алексей Николаевич, можно позавидовать, — сказал Киров, — вы умеете смачно рассказывать, сочно писать и с аппетитом уничтожать хорошо приготовленную пищу, за столом вам нет равных!

Толстой посмотрел вокруг себя:

— Сергей Миронович, вы глубоко ошибаетесь, имеются конкуренты — неустрашимый товарищ Медведь, который два часа без перерыва ест, глушит водку, коньяк, пиво. Все без предварительного разбора!..

Общество рассмеялось. Медведь не обратил внимания на злую шутку.

Днем 1 декабря занималась в филармонии с концертмейстером. Неожиданно услыхала невероятный шум, крик, плач. Мимо меня пронесся бледный директор, за ним рысцой, как угорелые, бежали дирижеры, артисты, служители. Спросила зареванную гардеробщицу, старенькую тетю Лизу:

— Почему такой переполох? Что случилось?

— Кирова-батюшку, благодетеля нашего Сергея Мироновича, фашисты проклятые убили. Говорят, что это сделали подосланные немцами троцкисты!

Куда идти? У кого узнать правду? Что мне делать?.. Мне кажется, что самое трудное в смерти для тех, кто остался жить дальше, заключалось в том, что они не успели сказать умершему то главное, что чувствовали и думали о нем.

Вышла на улицу. Город лихорадило. Торопливо бежали утомленно-сосредоточенные люди. Одиноко стояли переполненные замороженные трамваи и автобусы. Набрала номер телефона квартиры Кирова — молчание; позвонила в его приемную — снова молчание. Мне хотелось связаться с Дорой Абрамовной Лазуркиной — опять молчание. Стала звонить в театр, филармонию, знакомым — никто не отвечает. Словно все вымерли. Мне необходимо было с кем-то говорить, все равно о чем, но только говорить и не быть одной. Поехала на Московский вокзал, в здание никого не пускают, оно оцеплено военными и войсками особого назначения. Вход только по специальным пропускам. Вернулась в гостиницу. На письменном столе записка с просьбой срочно позвонить в обком партии.