Исповедь мотылька

И, наверное, до конца жизни мы обречены теперь проводить время в бесплодных исканиях, пытаясь найти где-то на жизненном пути хоть что-то похожее на эту любовь, заранее зная, что это невозможно…

…Интересно, а если бы все сложилось по-другому, я мог бы бросить пикап?

…Забыть о своих привычках и наклонностях, перестать быть соблазнителем, жить как все «нормальные» люди?

…Может и да…

Во всяком случае, в тот момент я был готов отказаться от всего этого ради нее…

И был бы обычным парнем. Ни хуже и не лучше других. В конце концов, это тоже не так плохо…

…Но при этом перестал бы быть самим собой…

P.S. С тех пор мы не виделись. Звонить ей я просто боюсь. Встретимся ли мы еще когда-нибудь? Ради чего все это было? Я не знаю… Ничего не знаю… Не спрашивайте меня ни о чем…

ГЛАВА 6

Зимой не бывает совсем темно. Даже вечером. Даже поздно ночью, когда темнота, казалось бы, наползает на город, белое покрывало под ногами и вокруг нас продолжает сопротивляться ей умиротворяюще-снежным светом. И пусть давно уже наступила полночь, все равно на улице — лишь сумерки, не более. И все так же сияют искорками снежинки в отблесках придорожных фонарей. И холодным колючим мерцанием отвечают им зимние звёзды. Зимой у них совсем другой свет, да и само небо другое в это время года.

А еще зимой рано темнеет. К этому быстро привыкаешь, и потом никак не можешь понять — то ли еще вечер за окном, то ли уже давно перевалило за полночь? А может, уже совсем скоро хмурое утро? Но тогда почему не хочется спать? Почему мы с Лёлькой бредём по этим узким тропинкам, вытоптанным среди больших пушистых сугробов, бредём абсолютно бессмысленно, делаем вид, что гуляем и болтаем о чём-то, а сами больше молчим?

— Насть, а кто у тебя был первым мужчиной? — вдруг неожиданно спрашивает она. — А то я-то давно тебе рассказала, а ты всё только отшучиваешься да посмеиваешься. Вот и сейчас улыбаешься!

Мои губы и правда трогает лёгкая, чуть грустная улыбка. Ах, Лёлька! Хитрюга ты маленькая! Как же умеет она тонко чувствовать настроение собеседника, улавливать подходящий момент, чтобы…

Да, сейчас я и правда могу рассказать что-то такое, о чем раньше предпочла бы умолчать. Как странно действует на меня эта вечерняя прогулка…эти звёзды, этот снег… фонари, сугробы… Кажется, в какой-то момент я даже краснею и отворачиваюсь, чтобы спрятать лицо в темноте. Но зимой не бывает совсем темно. Даже вечером. Даже поздно ночью.

Эх, Лёлька… Ну, слушай же!

— Его звали Олег. Обычный парень из соседнего двора. Да-да, и такое у меня бывает!

Мы с ним были почти одного возраста. Но в то же время он всегда казался намного меня старше. У него был низкий, с хрипотцой, голос и жесткий мужской характер. Никаких сюсюканий, никаких нежностей. Его поведение… Наверное, чем-то похож на того самого Наглеца, которого ты описывала в своё время. Нет, он заботился обо мне. Но всё всегда решал сам. Никогда ни о чём не просил и не шёл на уступки. Любые мои попытки поиграть в какие-то игры, любые «женские приёмчики» жёстко пресекал.

Я, привыкшая к тому, чтобы за мной мальчики бегали и увивались вокруг меня, от такого просто обомлела тогда. Никак не могла смириться, постоянно лезла к нему с обидами и претензиями, пыталась что-то доказать… А он никогда не избегал конфликтов. Не искал компромисс. Был непреклонен и упрям.

Я никогда не слышала от него каких-то комплиментов, признаний. Никаких розовых соплей, нежных смс-ок, пожеланий доброго утра или спокойной ночи, открыток, цветок, плюшевых мишек-зайцев-слоников… Но в его глазах я видела безумный блеск, нескрываемую страсть, которая просыпалась у него при взгляде на меня. И от одного этого взгляда я трепетала, меня сладкой истомой пробирала дрожь от одного его присутствия рядом, от тепла его тела, до которого постоянно хотелось дотронуться, прикоснуться, прижаться…

В нём была какая-то безумная сексуальная энергия, от него волнами расходились флюиды необузданного желания. И еще было в нем что-то такое дикое, первобытное, какая-то животная страсть… Я постоянно злилась на него, ругала последними словами, а он в ответ говорил мне пошлости (нет, не ругался непечатно, а просто достаточно откровенно называл вещи своими именами — я так не могла и смущалась) и улыбался с какой-то расслабленной грацией дикого зверя перед прыжком.

Он никогда не говорил мне комплиментов, но мог легко назвать сучкой или маленькой дрянью. Правда, никогда не делал это просто так, только когда было за что. Я ведь тогда действительно вела себя как избалованная стервочка порой. Но услышав такое, готова была вспыхнуть и накинуться на него с кулаками, а он только улыбался в ответ, властно так прижимал к стене своим телом и смотрел сверху вниз — хитро и с прищуром. А потом целовал — жарко, страстно, неотвязчиво, поднимал на руки и…….

— Блин, Насть, и ты позволяла с собой делать такое? Как-то даже непривычно и странно слышать от тебя…