Исповедь мотылька

— Стасик, ты что-то понимаешь в высоких материях? В боли и разочаровании? — криво усмехнулся Художник. — Ты, извечный циник и пошляк, всегда смеявшийся над любыми проявлениями чувств и называвший их «дохлой лирикой» и «розовыми соплями», теперь заговорил по-другому? Удивительно! Наверное, завтра снег выпадет… зеленый!

— Если ты ждешь от меня обычных пошлых шуток, то зря. Сегодня не тот день.

— А твой юмор расписан по дням? Это как-то связано с новолунием или у тебя собственный цикл, как у женщин?

— Найдж, ты нарочно хочешь меня разозлить?

— Нет, просто пытаюсь понять, какого хрена вы все припёрлись сюда, вместо того, чтобы дать мне побыть в одиночестве??? Выразить свое сочувствие и надавать мне советов, которых я не просил? Так лучше сразу засуньте их туда, откуда взяли и больше не доставайте! Они мне не нужны…

— Мы пришли, — Стас, казалось, тоже начал терять терпение, — чтобы быть с тобой в тот момент, когда, как нам казалось, ты в ком-то нуждался… Мы пришли, потому что ты, балда стоеросовая, наш друг, и нам не безразлично, что с тобой происходит. И пусть ты действительно нас не звал, мы и сами знаем, что в такой момент тебя лучше не оставлять одного. Но раз ты настаиваешь… Да ради бога!

Стас сплюнул сквозь зубы.

— Одиночества тебе не хватает? Да на здоровье! Никто и не навязывается. Наслаждайся своим одиночеством! Можешь побиться головой о ближайший дуб или пойти высечь озеро розгами, чтобы дать выход своим эмоциям. Если тебе от этого полегчает. Мне, в общем-то, уже пофигу. Думаю, остальным тоже. Настя, Андрей, пойдемте прогуляемся. Может, хоть костер разведем, а то мне что-то прохладно, а от подобных разговоров еще и блевать тянет.

Художник отвернулся и ничего не сказал. Я зябко поежилась (действительно, с наступлением вечера становилось прохладно) и последовала вслед за Стасом. Наглец немного задержался, и мы еще успели услышать его слова:

— Да, Найдж, у тебя истинный талант привлекать людей на свою сторону. И друзей, и раскаявшихся врагов ты одинаково отталкиваешь, стоит им только заглянуть тебе в душу. Боишься, что кто-то увидит, что она еще не совсем зачерствела?

— Отстань. Не видишь — я думаю?

— Нет. По тебе не видно. Больше, чем на мыслителя, ты похож на кого-то, кто злится на всех и, в первую очередь, на себя самого. Только из-за того, что вдруг понял, что его черное сердце смогла растопить маленькая наивная крошка, от которой он сам такого не ожидал. Или скажешь — я не прав? Что-то упустил?

— Ты ничего не упустил. Ты удивительно трезво рассуждаешь. Настолько трезво, что меня уже тошнит. Андрюх, если ты ждешь от меня проникновенных признаний и душещипательных откровенностей, то мне придется обмануть твои ожидания. Сегодня не тот день. И вообще, шёл бы ты вслед за Стасом, а?

— Уже. Но ты все-таки подумай о моих словах. И о себе. И о Лёле…

— Ты испытываешь мое терпение. Напоминаю — меня тошнит от всего этого. Боюсь не сдержаться.

— Потерпишь. Впрочем, это все, что я хотел сказать…

Он догнал нас, и мы все втроем спустились вниз, в ложбинку. Ушли, впрочем, недалеко — отсюда был еще виден Найджел, отвернувшийся в сторону озера и делающий вид, что поглощен созерцанием ряби на водной поверхности. А мы нашли небольшую полянку с остатками давнишнего костра, где и решили развести свой. Парни отправились за дровами, а мне поручили собирать небольшие веточки и прутики, которыми нам предстояло разжигать огонь.

Сам по себе процесс совместного участия в каком-нибудь деле достаточно быстро сближает людей, так что вскоре я, видевшая этих двоих впервые в жизни, достаточно освоилась в их обществе. Они тоже: Стасик обрел свой пошловато-веселый тон с вечными насмешками и подколками (на который я уже совсем не обижалась), а Наглец, несмотря на грубоватость голоса и внешность красавца-разбойника с большой дороги, оказался добродушным и милым парнем. Не знаю, стала бы я общаться с ними, если бы мы познакомились просто так, случайно где-нибудь на улице… пожалуй, вряд ли бы (тем более, что я на улице не знакомлюсь), но, кажется, во мне многое изменилось в последнее время, и от моей прежней надменности и заносчивости не осталось и следа.

Натаскав дров, перемазавшись до ушей, весело подшучивая друг над другом, мы наконец-то (не с первого раза) смогли разжечь огонь, и первые ветки затрещали в веселом пламени.

— Не плохо было бы раздобыть какое-нибудь бревнышко, чтобы сидеть у костра, — оглянулась я вокруг. — Не на земле же…

— Там, у озера, где мы стояли, был чудный пенёк, — вспомнил Андрей, морщась от дыма, попавшего в глаза (он раздувал грозящий потухнуть огонь).

— Я сейчас принесу, — поднялся Стас.

— Один не дотащишь, — скептически покачал головой Наглец. — Тяжеловато будет. Найджел, помоги ему! — крикнул он в начинающие сгущаться сумерки.

— Сам справлюсь. Приволоку как-нибудь, — буркнул Грязный Стебщик. — Не нужно мне его помощи.

— Вы еще до вечера собачиться будете? — насмешливо усмехнулся Андрей. — Найдж, долго собираешься сидеть с обиженной миной? Ну, помоги, что ли…