Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Потом Настя снова убегала, потом снова врывалась ко мне в комнату. Мне показалось, что передо мной не девушка, которую я любил, а одержимая бесом ведьма. Вот снова она ворвалась ко мне с ножом, держа в руке шарф, который когда-то я ей подарил. С дикими ругательствами она попыталась его разрезать… но лишь только надрезала — шарф на весу сложно разрезать… Все это было дико, чудовищно. Я не суеверен, но мне показалось, что в нее вселился дьявол. Я потерял счет времени, я перестал отдавать отчет в том, что происходит.

Не знаю, как, мне пришла в голову абсурдная мысль схватить оружие. Выстрелом в воздух я хотел испугать ее и тем самым остановить истерику. У меня был обрез малокалиберной винтовки, которая лежала у меня в маленькой комнате в шкафу. Я нашел его в квартире в старом хламе, когда я переехал сюда в начале 90-х и не выкинул, на улице были лихие 90-е годы.

Я вошел в спальню. Настя снова разразилась дикими воплями, а потом вдруг бросилась на меня с ножом в руке. Я машинально поднял руку и выстрелил.

Что было дальше, не помню.

Я очнулся только на набережной Мойки, недалеко от Невского проспекта. Вернулся домой, не могу сказать, какой был час. Только тут я понял, что совершил непоправимое. Девушка, которую я любил, теперь была мертва.

Я не знал, что делать, до утра я метался по квартире в диком отчаянии. Хотелось умереть. И я решил, что умру, ибо таково должно быть наказание мне, за то, что я совершил, не ведая, что творю.

Но пожелав умереть, я принял решение уйти достойно. То есть оформить все имущественные отношения, завещать квартиру и все имущество детям. Отдать ценные и дорогие мне реликвии детям, бывшей жене, друзьям. Повидать родителей, близких мне людей, закончить то, что я хотел завершить… А потом, выйдя на стрелку Васильевского острова, записав прощальную речь на мобильный телефон, застрелиться из ружья (официально у меня хранилось ружье Моссберг).

Для того, чтобы сделать все это, мне было необходимо на какое-то время скрыть следы произошедшего. Именно на какое-то время. Я знал, что кругом моего дома стоят камеры наблюдения, но я и не собирался скрывать содеянное навсегда, а хотел получить лишь время, чтобы закончить жизнь достойно.

Поэтому я не отказался от встречи с двумя старинными друзьями, которые должны были прийти ко мне 8 ноября вечером. Они пришли в 19:30, как мы и договаривались. Мы посидели немного в гостиной, но разговор не вязался, и я дал знать друзьям, что видимо надо расходиться. Они ушли около 10 вечера.

Тут я понял, что тело, которое я так легко поднимал, когда Настя была жива, мне теперь не поднять, когда она была мертва.

Тогда я, будучи в состоянии сильного опьянения, совершил чудовищное действие, о котором не могу и не хочу говорить.

При попытке затопить один из пакетов с частью тела я сам оказался в реке Мойке, и меня выловила скорая помощь и полиция.

Моя жизнь фактически прервалась вместе с жизнью человека, которого я безумно любил. Уйти красиво уже не было больше возможности, и я должен искупить содеянное в муках заточения.

Сказать, что я раскаиваюсь, это значит, ничего не сказать. Я мучаюсь каждую секунду, не понимаю, как могло произойти это страшное событие.

Я раскаиваюсь всей душой, и если бы только можно было вернуть этот последний день моей нормальной жизни, этот роковой день 7 ноября! Я сделал бы все по-другому, я нашел в себе силы просто убежать на улицу, расстаться, но по-человечески. Но конечно ничего не вернуть обратно. Могу сказать совершенно определенно одно — я в ту роковую ночь с 7 на 8 ноября был в том состоянии, когда человек не ведает, что творит.

Никогда в здравом уме я не совершил бы этого поступка.

Могу сказать только на сто, на тысячу процентов, никаких корыстных, логичных резонов убивать женщину, которую я безумно любил, на которой я хотел жениться, причем собирался подавать документы через 5 дней, у меня не было! Для самых суровых прагматиков добавлю, что она мне была абсолютно необходимой помощницей в моих будущих делах, я не представлял, как буду делать без нее открытые лекции и ролики по интернету. Наконец, работу, которую я обещал представить ректору до начала декабря, и которая для меня имела принципиальное значение, я мог сделать ТОЛЬКО вместе с Настей!

Я мог совершить это только в случае полного, совершенного помешательства рассудка, вызванного ее бешеной, ничем не оправданной агрессией, и особенно ужасающим, зловещим словам, обращенным к моим маленьким, ни в чем неповинным детям, которые не сделали ей ничего, абсолютно ничего плохого!

Глава 32. Страшный эпилог

Ну а теперь я должен ради правды перейти к самым страшным, самым жестоким для меня страницам этой истории, тем, которые стали для меня причиной чудовищной душевной боли, не покидающей меня ни на секунду.