Исповедь о жизни, любви, предательстве и смерти

Мы двинулись в путь. На следующей остановке арьергард не нагнал нас, но все остальные были в строю, и я, полагаясь на обещание верного гусара, приказал продолжать марш.

Наконец примерно через час или два пути мы прибыли в пункт «Б», небольшой полустанок, где было деревянное станционное здание, небольшая халупа, но к нашему счастью открытая.

Все тут же рухнули на пол и на скамейки, отдыхая после более чем пятичасового тяжелого марша… но арьергарда не было. Я уже хотел послать людей на их поиски, как вбежал де Брак и сказал: «Сир, с Ланном небольшая проблема, он больше не может идти, нужно еще двух солдат!»

Естественно тотчас двое солдат бросились на выручку боевым товарищам и примерно через полчаса в здание станционной хибары вошла невеселая процессия. Четверо солдат несли на руках лежащего «французского» офицера. Лицо его были примерно цвета этой бумаги, он едва дышал.

Все бросились к нему на помощь, растирая руками тело, вливая в рот каплю спиртного… К счастью через некоторое время забота товарищей привела его в чувство, и он хриплым голосом изложил историю, вызвавшую в памяти слишком реальные эпизоды отступления из России.

Оказывается, он устал, стал отставать, потом почувствовал, что не может идти, зато ему очень хочется спать. Он опустился на землю, почувствовал, что ему становится хорошо, его окутывает приятный розовый туман, веки сладко закрываются… и вот тут появились невежи, которые стали его будить и расталкивать!

Жан сказал точно то, что около 200 лет назад говорили десятки тысяч солдат в 1812 г.: «Товарищи, не трогайте меня. Оставьте, мне сейчас стало хорошо, я отдохну немного и вас догоню…»

Точно так умерли тысячи французских солдат и офицеров на пути отступления. Смерть обычно наступала примерно через 20 минут после погружения в розовое марево…

Вот уже действительно полная реконструкция!

Когда уже после нескольких часов отдыха и переезда на электричке мы бодро выстраивались на плацу Гатчинского дворца, приехало-таки французское телевидение. Я сказал им, что самое важное они пропустили и поведал историю о чуть не замерзнувшем офицере. У телевизионщиков глаза вылезли на лоб, и они воскликнули: «Не кажется ли Вам, что это немного перебор с реконструкцией?»

Это был, конечно, явный «перебор», но он получился, естественно, не специально и был предотвращен в строгом соответствии с походным регламентом, а как известно, армейские уставы пишутся кровью.

Все это интересно… а при чем здесь Анна? Я же кажется хотел рассказать о ней. Должен сказать, что все время марша она единственная не издала ни малейшего звука недовольства, единственная, кто вместе со мной подбадривала солдат, как истинная французская маркитанка. Но при этом у нее оторвалась подошва на башмаке, и она, кое-как перемотав башмак тряпкой, шла почти босая, рискуя сто раз отморозить себе ноги!

Когда я узнал об этом, для меня было решено, эту героическую девушку я не могу оставить. Мы стали жить вместе, но сразу появилась куча практических сложностей, пока я не мог купить квартиру Насте, пришлось оставить свое жилище и переселиться в комнату в квартире у Анны. Тогда у нее была жива старенькая бабушка, которая занимала одну комнату, другую занимала ее мама, одна была гостиной, а я с Анной умещался в оставшейся комнатке.

Но когда удалось купить квартиру Насте, я вернулся к себе, и мы жили с Анной уже со всем возможным материальным комфортом.

Но положение было все-таки очень сложное. Я не знал, что правильно сделать в этой ситуации, ведь я отказался между двух достойных, красивых, сильных, благородных женщин, которые совершенно очевидно любили меня. Но в данном случае рассудил Бог. В 2002 г. у Насти была обнаружена «астроцетома» головного мозга. У нее был тяжелый приступ, но после месяца — другого ее выписали из больницы и кажется подлечили, но болезнь не была побеждена. В 2003 г. у нее снова начался тяжелый приступ. Ее снова положили в больницу, сделали так называемую «химиотерапию», а потом через несколько дней она впала в кому. Она жила, дышала, ей вводили воду и питание как делают в этих случаях, но она вообще не двигалась. Через какое-то время ее перевезли из больницы к родителям домой… видимо врачи уже не надеялись на выздоровление… Она лежала бледная, но живая, только ничего не говорила, не шевелилась и не открывала глаза. Я навещал ее раз в день, через день, но лишь чтобы констатировать, что ничего не изменяется.

И вот однажды у меня в квартире зазвонил телефон, и я услышал дрожащий, взволнованный голос ее матери:

— Приезжай! Приезжай немедленно, ты можешь ее спасти! Приезжай!

Не понимая, что это значит, я бросился в такси и через полчаса был у

Настиных родителей. Ее мать, взволнованная до крайности, сказала, что Настя произнесла несколько невнятных слов, что-то шептала в ответ на вопросы матери, а потом, когда та вдруг спросила:

— Настя, кого ты любишь?

Она вдруг четко сказала:

— Олега…, и замолчала.