Исповедь Обреченной

Тётушка всегда была такой живенькой, не упускала момента подтрунить надо мной, когда я на что-то жалуюсь. «Нога болит? – а давай её отрежем!», «прищемила палец? – ой, сейчас сепсис пойдёт, смотри скорее!», «птица уклюнула? – кажется, в твоем организме скоро заведутся личинки!».

Естественно, не поверить в такое десятилетний ребёнок просто бы не смог, и поэтому, услышав от тётушки фразу «личинки», с криками и воплями убегал. Ну а к вечеру всё чудесным образом проходило, и жизнь продолжалась несмотря ни на что.

Когда я стала старше, жизнь заиграла новыми, чёрно-серыми красками.

Думаете, одноклассники упустят возможность поиздеваться над тем, кто потерял почти всё?

Поначалу я скрывала все свои синяки, под видом «быть красивой» заставляла покупать тётушку чулки, хотя мне было глубоко фиолетово до них. Нет, мне они были нужны лишь для того, чтобы скрывать кровавые раны и гематомы размером с небольшого жаворонка, хотя через белую ткань это всё равно немного просвечивалось.

И тётушка ходила довольная, что её «дочка» наконец-то заинтересовалась одеждой и погналась за модой, и «дочка» ходила довольная, что тётушка не видит всех прелестей жизни.

Но потом мне стало трудно скрываться.

Новые прелести появлялись и на руках, и на кистях (согласитесь, ходить по дому в варежках – немного странно), а когда один синяк появился на лбу а-ка звезда, тётушка потребовала выложить всё.

Так ей стало известно, что я не самая обожаемая персона в школе.

Понятия не имею, откуда эти одноклассники (уж простите, язык не поворачивается их так назвать) решили, что я ведьма. Не только из-за внешности, ведь я всегда отличалась довольно странным, по их меркам, поведением. Из-за того, что никогда не могла дать сдачи? Не знаю, не знаю…

Теперь вопрос дня: что следует делать с ведьмами?

Сжигать, уничтожать, сажать на осиновый кол и потрошить внутренности!

Ну, то есть, конечно, всего этого со мной не было, хотя в избиениях ощущения были примерно идентичны. Но факт остаётся фактом: тётушка покричала-покричала на учеников и ушла довольная, за что меня в школе стали ещё больше ненавидеть.

Я натыкаюсь на мой старенький корявенький рисунок, где изображена тётушка. И слезинка сама по себе выкатывается. Вот незадача. Закатись обратно, неважно как, закатись.

Взгляд непроизвольно перемещается на её старенький «судоку», где половина не разгадана. Дрожащими руками я открываю первую страничку… в глаза бросаются два почерка: стройный и корявый.

На самом деле, это не я коряво писала. Это тётушка всегда торопилась, ведь в далекой молодости она работала фельдшером. Вот и вырисовывала всякие винзюли в справках, которые пациенты не могли часами прочесть.

Так, между прочим, появилась система «двойного заработка», где пациентам приходилось обращаться второй раз для того, чтобы им элементарно расшифровали то, что написано в справке. А тётушка просто злой гений, оказывается!

Я еще раз обозреваю свой «труд»: разбросанные книги на полу, выдвинутые всевозможные ящички и лежащие везде где можно безделушки. А потом, со вздохом, начинаю всё складывать на места, находя всё новые и новые вещички.

И даже потом, когда всё разложено по местам, кровать заправлена, к фотографии тётушки прилеплена чёрная лента, а я уже выхожу из комнаты, слёзы всё равно текут по бледным щекам, не желая прекращаться.

8 февраля

15:08

На самом деле, я понятия не имею, какого черта потребовалось моему организму встать в пять утра.

Я не спеша разогрела себе вчерашнюю пиццу, твердо игнорируя запреты врачей на что-нибудь солененькое, жирненькое и сладенькое. Короче – все самое вкусненькое. Потом поставила чайник. Я прибыла обратно только несколько дней назад после месячной игры в гляделки с белыми стенами больницы, а ощущение было, что я не была в доме около века.

Потом, устав смотреть на одинокого паука, мирно качающегося на паутине в углу раковины, решила составить ему компанию и с помощью швабры выселила в окно.

Наверное, у меня уже начались глюки, но я услышала чьи-то отчетливые пожелания скорейшей смерти.

Дальше я навела порядок в доме и на ключ заперла дверь в тетушкину комнату… Но не сдержалась. Зашла в залитое сиреневым светом помещение и уселась на кровать, щипая себя за переносицу.

А ведь дом-то принадлежал ей. Да-да, моей любимой тетушке – все два этажа, машина и бассейн на заднем дворе. Только вот в бассейне сейчас не покупаешься, а для машины у меня водительских прав нету – сплошная несправедливость. И как она тут наводила уборку весь месяц?

Ей было пятьдесят с небольшим, хотя выглядела она на все сорок. Смешная, худенькая, миниатюрная – метр пятьдесят, не больше, с копной рыжих волос, которые почти все осыпались после второй красной химии. Я помню этот день – она пришла с больницы и я кинулась обнимать ее, а когда наконец отлепилась, обнаружила в своих руках две густые пряди вьющихся волос. Наверное, тогда рожа моего лица вытянулась в такой жирный знак вопроса, что тетушка невольно расхохоталась, и мне стало легче.