Исповедь пофигиста

А вдруг там судьба? А я, как назло, не верю в судьбу. Труба играет с человеком, а человек играет на судьбе. Какие проблемы? Никаких. Письмо — под подушку, соску — в зубы, зубы — на полку. Так. Меня сегодня еще не кормили. Где моя свежая мысль? Пойду к Кузькиным, они уже с машиной. Пускай скажут, как им это удалось. Поделятся со мной — то, се. Если не скажут (откуда им, инвалидам, об этом знать?), тогда пусть хотя бы угостят сироту. Сегодня они дежурят по хайму, их очередь.

Комната Кузькиных рядом с душем, очень удобно: за стенкой постоянно что-то шумит и плещется, и голые женщины тоже. А Светка, дура, выгоняет из душа голых эмигрантов после десяти вечера.

— После десяти, — говорит, — в Германии нельзя ни бриться, ни мыться, ни мочиться, ни подмываться, ни прибивать люстру к потолку.

Только трахаться! И только в наушниках. Свои стоны слушай сам, очень гигиенично. Светке, конечно, видней, она по образованию диетолог, а работала в ателье мод профсоюзным менеджером.

Светка выгоняла эмигрантов в десять вечера. Так они приходили домываться в шесть утра. Они ведь уже намылились… Бабе этого не понять.

У Кузькиных орала какая-то пьяная морда, какой-то старый уголовник из костей и кожи. Кожа желтая, линялая, а кости очень длинные, такой, блин, высокий, костистый, старый пень с золотой цепью на шее. Пень курил и все время матерился, Кузькин охал на нарах, изображая инвалида, а Светка была в таких зеркальных лосинах… Такая толстая зеркальная задница!

— Не бойся, — шепнула она мне, — это Костя, из русских немцев, друг хайма.

Друг хайма не мой друг. Он не мой и не твой, но садится на нашу кровать!..

— Бог, царь, Земля! — орал Костя. — Какие дела на Земле-матери? Я сказал вашим блядям: пять минут вам на сборы, через пять минут грузитесь в тачку, и вперед на Магадан! Я не прав? Меня уже четыре телки ждут на въезде в Ганновер — умытые, подмытые, готовые к употреблению, абсолютно бесплатные. На фига я им сдался! Я правильно говорю?

— Правильно, Костя, правильно, — утешала его Светка. — Только матерись потише.

— Все! Я пошел делать обход. Готовьте справки от даменартца!

Костя вывалился в коридор с шумом и пылью. Мне он понравился: сразу видно: самец, хотя и очень старый.

— Кузькины! У вас уже есть авто, а у меня нет. Короче, в Киеве один мент взял у меня «БМВ» на прокат, бессрочно, но сказал, что в Германии я куплю себе лучше. Все менты — колдуны. Завтра я покупаю машину, самую крутую, тысяч… за полторы. Самую, блин, крутую за полторы тыщи! Что дальше? Страховки, регистрация, обмывание колес — что, где, почем?

— Игорь! Все поможем, все обмоем. Ищи колеса самые крутые, как у нас.

— Жаль, — говорит Светка. — Очень жаль! Почему ты не пришел вчера?

— А что было вчера? Ах, знаю! Вчера ты еще была девочкой.

— Дурак! Вчера мы продали свой «рекорд».

— В каком смысле? Ах, господи, как ты меня напугала!

— Ну, еще не совсем продали, можно и отказать. Правда, Валя?

А Валя весь ко мне подъехал вместе с нарами. Инвалид!

— Слушай, старик! А что? Купи себе наш лимузин, нам на двоих он великоват, и возраст не тот. А тебе — в самый раз. Мы всем откажем, правда, Света? Бери… за полторы тыщи. Мы все организуем сами: страховку, регистрацию… Света свозит тебя на наш шрот. Там любой ремонт за гроши, по нашей рекомендации, разумеется. Хочешь? Такая ласточка! Зупер!

— Не хочу. Сколько лет вашей ласточке по паспорту? Всего двенадцать? И она прошла медкомиссию? На шроте?

— Кончай, Света, — говорит Валя. — Игорю не нужна машина. Я знаю, что ему нужно: ему нужен личный шеф-повар. Угадал?

— Ты хочешь продать мне свою Светку за полтора куска? В сутки? Но она же старше вашего лимузина. О’кей, я беру ее вместе с твоим шротным «рекордом», до лучших времен.

— Ты хочешь трахать мою жену?

— Еще чего! Не дождетесь! Пусть готовит мне обеды три раза в день и кормит меня с ложечки. У меня было голодное детство, я три-четыре раза в день почему-то хочу жрать, я и сейчас очень голоден. Доказать?

Через пятнадцать минут Кузькины показывали мне свою ласточку. Они открыли сразу все двери, кроме багажника — багажник не открывался.

— Он просто немножко замерз, — успокоил меня Валя, — его нужно отогреть.

Я хорошо покушал Светкиным борщом, у меня слипались глаза. Когда у меня слипаются глаза, я доверчив. Я и так видел, что машина — класс… была лет двадцать назад. Но после Светкиного борща она выглядела значительно моложе. Велюровый салон, электроподъемники стекол, коробка-автомат, люк, подлокотники и подзатыльники. Сто десять лошадей. На белом потолке салона какие-то пятна… Да не крови. Какие-то желтые пятна… как будто об потолок тушили сигареты или жирной лысиной терлись. Переднее крыло трошки примято. Капот я не открывал, я не люблю лезть под кожу.

Мы немножко покатались с Валей по трассе. Валя сидел за рулем. «Рекорд» шел мягко и бесшумно, но очень медленно.

— Это она еще не разогрелась, — всю дорогу повторял Валя.

— Это ты — хреновый водила, — всю дорогу повторял я.