Исповедь самоубийцы

Евгений немало был наслышан, как поступают в камерах с такими, как он. Если бы было у него хоть немного времени на подготовку, узнал бы, кто тут «смотрящий», кому надо поклониться… Но он ничего и никого не знал! Да и разве возможно без должного опыта сыграть, изобразить из себя личность, значимую в криминальном мире?..

Нет, одна надежда: что Колесов не бросит его без помощи. Хоть бы в одиночную камеру перевели!

— Но мне ведь надо, — продолжал скулить Ленивец. — Помоги — и я тогда тебя не трону. Мне надо…

— Пошел ты к растакой-то матери! — взъярился Евгений. — Достал уже!

Ленивец осекся на полуслове. Даже дергаться на время перестал.

— Ну ладно, Молчун, — сказал он тихо. — Я ведь тебе помочь хотел…

— Помочь? Это ты, дерьмо пронаркоманенное, мне хочешь помочь? Пошел прочь!

Евгений демонстративно отвернулся от Ленивца и замер, по-прежнему сидя на корточках у самой двери. То, что к нему для начала подослали этого наркомана, свидетельствует, что братва его просто-напросто прощупывает. Теперь следует ожидать визита кого посолиднее. И от того уже не отделаешься так просто.

Нет, его вызовут, его обязательно вызовут, его обязательно должны вызвать. Потому что оставаться на ночь с этим отребьем… Это — страшно.

Он не видел, как Ленивец оглянулся. Ему не дано было увидеть, как тот наткнулся глазами на горящий взгляд Васятки. Тот махнул нетерпеливо из угла: чего, мол, там возишься, кончай его. А сам нервно облизывал сухим языком потрескавшиеся губы.

Ленивец почувствовал, как по телу прокатилась волна — предварительный сигнал приближающейся «ломки». Двадцать «колес»… Это целая неделя… Даже больше! Это больше недели спокойной жизни, когда не придется плакать и унижаться перед каждым!

Ленивец извлек заточку и, коротко замахнувшись, неумело ткнул ею сверху вниз в шею сидевшему на корточках человеку. Потянул заостренную арматуру на себя и ткнул еще раз. Это движение не укрылось от глаз сокармеников. По помещению мгновенно прокатился шум, который сменился тишиной. А Молчун в это время, напротив, закричал от боли и, схватившись за рану, повернулся к убийце лицом.

— Я же у тебя просил… просил… просил!..

Наркоман, свирепея от ужаса, от содеянного, от вида крови, которая толчками пробивалась сквозь пальцы Молчуна, с каждым словом ударял и ударял его мокрой, липкой заточкой по лицу, по глазам, по шее… Тот пытался уклониться, защититься, но было уже поздно.

8

— Что ж, если вы так настаиваете… — он слегка пожал плечами. — Я из военных, Виолетта Сергеевна.

Признаюсь, не удержалась, поджала губу.

— Вот как? Человек, который присягал защищать Родину, служит человеку, — я запнулась, подбирая слова, — который, насколько я могу судить, далеко не всегда действует в интересах своего народа, своей страны… Я не права?

— У меня есть жена и двое детей, — после паузы произнес Петр Васильевич. — И я, мужчина, должен их обеспечивать всем необходимым… Я ответил на ваш вопрос?

— И все же, Петр Васильевич, я не сомневаюсь, что вы знаете, чем конкретно занимается ваш патрон. И вы, если разобраться, сейчас действуете в ущерб народу, ради которого вы служили. Разве не так?

Лицо у Мезенцева закаменело. Однако он не сорвался, не повысил голос, не вспылил, чего, по большому счету, можно было ожидать.

— Но ведь и вы тоже сюда же пришли… — очень мягко и вкрадчиво заметил Мезенцев. — Вас ведь тоже чем-то соблазнили, что вы поступились принципами…

Я высокомерно усмехнулась. Чувствовала, что в этом вопросе я выше его.

— Да, — согласно кивнула, — меня тоже соблазнили. Но только у нас с вами принципиально различное положение. Я у Вячеслава Михайловича работаю единоразово, а вы постоянно. Я согласилась на работу, не зная, чем вы все тут занимаетесь. Кроме того, я смогу потом рассказать о нем все, что сочту нужным, а вы так и будете ходить у него в холуях.

Петр Васильевич поднялся с кресла.

— Если вас не затруднит, — теперь, разговаривая со мной, он глядел в сторону, — я бы вас попросил покинуть кабинет и перейти в свою комнату.

— Почему? — не поняла я.

— Потому что вам необходимо ознакомиться с бумагами, которые вам передал Вячеслав Михайлович. Вы можете здесь находиться при условии, что вместе с вами здесь буду я или кто-то еще из тех доверенных людей, которые имеют право входить в данный кабинет. А так как я больше не имею желания общаться с вами, прошу вас перейти в ваши личные апартаменты.

Петр Васильевич, играя желваками, стоял посреди комнаты — большой, сильный, гордый — стоял, демонстративно не глядя на меня.

И мне стало стыдно. В самом деле, человек ко мне отнесся с душой, а я его так вот, наотмашь… Я совсем ничего про него не знаю. А ярлык «холуя», который кого угодно выведет из себя, уже приклеила… С Шефом так себя не повела бы, не посмела бы так разговаривать. А тут осмелела! Увидела, что человек совестливый, с добром ко мне, и сразу — ату его, такого-рассякого!

— А разве мне никак нельзя тут еще немного побыть? — спросила я робко.

Мезенцев холодно пожал плечами.