Исповедь самоубийцы

Вячеслав Михайлович подошел ко мне, склонился, взял мою руку и коснулся ее губами. Совсем рядом, совсем близко я увидела его глаза. В них было… В них много чего было: тоска, например, ласка, горело нескрываемое желание обладать мною, еще что-то… И в них не было ни злобы, ни холодного цинизма, ни угрозы…

— Прощайте, — тихо сказал он.

6

Описывать эти две недели, которые я провела в «заключении», — дело довольно скучное. Работала. Утром, днем и вечером. Меняла главы местами, что-то добавляла от себя, сокращала уже написанное. Пока к ночи не валилась на кровать и не забывалась в тревожном сне. Но и тогда мне снились фрагменты и эпизоды книжки. Они были разного качества: некоторые практически не требовали постороннего вмешательства, другие приходилось переписывать заново; хотя, конечно, и в этом случае я старалась, чтобы написанное мной не слишком отличалось по языку и стилю от изложенного Самойловым. Иногда дело стопорилось, наступало какое-то пресыщение работой — наверное, такое знакомо каждому творческому человеку. Тогда я заказывала себе большой кувшин своего излюбленного коктейля и заваливалась на полдня к телевизору.

Правда, я замечала, что такие отвлечения от работы как-то странно действуют на меня. Стоило мне только отвлечься от письменного стола и включить «телек», мне почему-то все чаще вспоминался Петр Васильевич Мезенцев, начальник охраны дачи Самойлова. Прямо странно, чего это он вдруг так запал мне в душу. Ни внешности у него какой-то выдающейся, да и собеседник он не Бог весть какой… Натура у него, конечно, сильная, что верно, то верно. Человек он, точно, неплохой, честный, порядочный, надежный… Это было видно даже из кратких записок Самойлова, рассказывающих о двух эпизодах из военного прошлого Мезенцева.

«ВСЯ КОРОЛЕВСКАЯ РАТЬ»

Афганистан-Мезенцев-«груз 200»-махинация

…Начальник штаба, не здороваясь, кивнул Мезенцеву на стоящий у стены стул.

— Садись.

Сейчас должен был последовать разбор, переходящий в разнос. И вопросы на нем прозвучат самые что ни на есть справедливые. Из тех, на которые ответов в принципе существовать не может. Как случилось, что он, командир разведывательной роты, старший лейтенант Петр Мезенцев, допустил в своем подразделении такие потери? Как, опять же он, Мезенцев, умудрился всей колонной сунуться в ущелье, не будучи абсолютно уверенным, что не напорется на засаду, в то время как дозор, проморгав противника, был уничтожен, а он, командир, не заметил, что связь с дозором прервалась? Почему две головные машины оказались отрезанными от остальной колонны и их экипажи полностью погибли?..

В годы войны за такие просчеты командира сразу поставили бы к стенке, не дожидаясь трибунала. И правильно бы сделали, казнился Петр.

Он всю ответственность согласен был взять на себя. И не потому, что считал себя единственным виновным. Просто он, лично он, а никто другой, был командиром всех этих мальчишек, тела которых сейчас уже спешно запаивали в цинк, потому что в этой жаре трупы слишком быстро начинают разлагаться. А потому он, именно он, должен был отказываться выполнять приказы, которые считал неверными, ошибочными, преступными…

Не рискнул, понадеялся, что все проскочит именно так, как того желает старший начальник. И вот теперь расплачивался за свою бесхребетность.

Петр не собирался оправдываться. По многим соображениям. И одно из них заключалась в том, что сидело в подкорке: валить на старшего начальника, который лично руководил операцией, бесполезно — в то время как, глядишь, возьмешь все на себя, и тот самый старший начальник хоть как-то поможет ему.

Петр презирал себя за эту мысль. Но сидела она в голове, сидела… Хоть Христос и говорил, что человек, допустивший только мысль о грехе, уже и этим согрешил, — но как же изгнать мысль из собственной головы?

— Садись уж…

Голос начальника штаба — «энша» по-военному — не предвещал грозы. Мезенцев присел на краешек стула, уронил руки на колени.

— Что, плохо, Петро?

— Хуже некуда…

Энша прошелся по кабинету.

— Ладно, Петро, — постарался сказать он как можно мягче. — Мы на войне, а здесь всякое бывает…

Это настолько не соответствовало образу энша, что Мезенцев удивленно поднял на того глаза. Всегда наглый, жесткий, требовательный до придирчивости, нахрапистый, ругатель и матерщинник…

Начштаба понял этот взгляд. И решил немного подыграть подчиненному.

— Что, другого ожидал?

Мезенцев ничего не ответил, опять опустил глаза, уставился в пол. А начальник штаба прошел в угол кабинета, гулко громыхнул дверцей сейфа и протянул Мезенцеву заблаговременно наполненный стакан. В нос старшему лейтенанту ударил сладковатый дух нагревшегося на жаре спирта.

— Выпей, старлей… — почти с искренним участием фамильярно произнес начальник. — А то еще не переживешь, чего доброго, сегодняшний день…

Мезенцев понимал, что надо бы отказаться. Но по шее уже алчно прошелся кадык. Да ладно, махнул он мысленно рукой, после такого дела и в самом деле не мешало бы дернуть стаканчик…