Исповедь самоубийцы

— Я хочу приоткрыть вам, Виолетта Сергеевна, еще одну тайну, — доверительно понизил он голос. — Вас она просто потрясет.

Самойлов меленько засмеялся. Засмеялся, словно нашкодивший мальчишка — поглядывая на меня чуть смущенно и в то же время в предвкушении моей реакции, которая его должна позабавить.

А я напряглась. Ну сколько еще можно узнавать тайн! Особенно если учесть, что каждая последующая влечет за собой новые жертвы.

— Скажите мне, Виолетта, вы раньше часто влюблялись вот так, вдруг, в человека, который во время первой встречи никакого особого впечатления на вас не произвел? В человека некрасивого, интересы которого слишком далеки от ваших… А, часто?

— Вы это о чем? — Я и в самом деле не могла понять, на что намекает собеседник.

Он ответил не сразу. Поставил бутылку на пол, достал из внутреннего кармана своего пиджака пачку фотографий и небрежным жестом бросил их на кровать поближе ко мне. Я смотрела на них со страхом. Что еще приготовил для меня этот страшный человек?

— Бери-бери, не бойся…

Вячеслав Михайлович весь этот вечер обращался ко мне то на «ты», то на «вы».

Подчинившись, я взяла в руки снимки. Начала перебирать их, просматривая, тщетно пытаясь понять, с какой целью они мне переданы.

На некоторых из фотографий был запечатлен Петр Мезенцев. Еще живой Петя. Причем они были подобраны так, что на всех он выглядел красиво… Знаете же, как это нередко бывает: вроде бы на снимках один и тот же человек — но почему-то на одном он выглядит прекрасно, а на других его и узнать непросто… Здесь, наверное, специально были подобраны самые удачные фотографии Мезенцева… Вот он стоит, по-мужски гордо откинув голову назад, глядит дерзко, смело, выразительно… Вот он же в спортивном зале — и даже на расстоянии видно, какой силой налито его ладное тело… Вот он смеется — искренне, заразительно, веселье так и брызжет из него… Вот Петя в тире — вытянул руку с пистолетом, внимательный взгляд, легкий прищур, лучики морщинок возле глаза… А вот он снят по пояс в душе — так интимно смотрится сквозь искристо рассыпающиеся струи воды…

А вперемешку с фотографиями Петра — снимки совсем другого плана. На них — сплошная эротика. Не грубая грязная порнография, на которую смотреть неприятно, нет, тут все было красиво. Фотографии были подобраны сродни четырем знаменитым прекрасным роденовским целующимся скульптурам. На снимках я видела переплетенные, обнимающиеся, ласкающиеся, целующиеся пары…

Вячеслав Михайлович опять глотнул коньяку. Он, похоже, начал уже хмелеть. И я не знала, чем мне это грозит, чем все это кончится.

— Когда-то был проведен такой эксперимент, — начал он. — Для контрольной группы зрителей и для согласившихся на эксперимент в разных залах был показан один и тот же небольшой видеофильм. Когда он закончился, подопытные зрители тут же устремились в расположенный рядом пивной бар. Вопрос на засыпку: почему?

Что-то подобное я когда-то слышала. И потому глядела на Шефа с нарастающим беспокойством.

— И почему?

Он снисходительно усмехнулся.

— Ты прелестна, Виолетта. Но только ты не слишком начитана и эрудирована. В этом беда всех вас, баб… Да потому что посредством одного и того же ролика можно внушить человеку, чтобы он совершил какое-то вполне определенное действие.

Похоже, я начинала что-то припоминать и понимать. Ведь и в самом деле, всякий раз, когда я смотрела любую видеокассету, которую мне передавал Самойлов, я испытывала неодолимую тягу именно к Мезенцеву. Мне хотелось его… Так, значит…

— И как вы это делали?

Самойлов довольно улыбался, увидев, что я начинаю что-то понимать.

— А-а, дошло?.. Да очень просто! Берется любой фильм, любая видеопленка, а каждый двадцать пятый кадр ставится тот, который нужно внушить человеку. Сознание этого не замечает. А подсознание фиксирует. Это так и называется «эффект двадцать пятого кадра». Поставь каждый двадцать пятый кадр с кружкой пива — по окончании сеанса подопытный побежит в пивной бар. Поставь кадр приятного тебе мужчины, а еще через двадцать пять кадров интимную сцену — и ты будешь мечтать только об одном: поскорее отдаться именно ему. Поставь умело подобранные кадры — и ты сможешь управлять человеческой психикой так, как ты сам того пожелаешь.

Боже ты мой! Значит, мое отношение к Петру было привнесено, привито мне, словно ветка груши к яблоне, этим безжалостным монстром! Сначала он при помощи техники влюбил меня в Мезенцева, а потом его же за это и убил!

Но ведь тогда, выходит, можно манипулировать человеческим сознанием и человеческими потребностями как угодно!

— Но ведь это подло!

Даже сквозь мое заторможенное сознание пробилось понимание этого факта.

— Да мало ли что мы делаем подлого в этой жизни, Виолетта! — ухмыльнулся Вячеслав Михайлович.

И по его многозначительной, дьявольской ухмылке я поняла, что он и сейчас говорит мне не до конца всю правду.

— И что же вы мне еще внушили?