Исповедь социопата. Жить, не глядя в глаза

Когда на летней практике мы с подругой, поставившей мне диагноз «социопатии», обсуждали религиозные вопросы, она утверждала, что христианское понятие греха касается состояния бытия, а не конкретных поступков. Мы все грешники – и одновременно мы все спасенные. Она думает, что зло, если это слово вообще имеет какой-то смысл, означает не признание в том, что сегодня вот это я сделал правильно, а вот это нет. По ее мнению, зло не в том, пьешь ли ты кофеин или перебираешь четки. Зло по сути отличается от прегрешения.

Видимо, это верно, и поэтому именно в эпоху нашей реформированной религии, когда упор делается не на грех, а на спасение, пожилые волонтеры, запускавшие руки в общественную кассу, не считали, что совершают дурной поступок, и уж точно не считали себя воплощением зла. Никто не знает, где границы между «быть хорошим», «быть достаточно хорошим» и «быть плохим». Если современная Фемида и слепа, то она обладает весьма избирательной слепотой, так как закрывает глаза на нормальные прегрешения нормальных людей и немедленно обнаруживает аномальные, к которым предрасположены такие люди, как я.

Я помню свое первое столкновение с правосудием, оказавшее на меня большое воспитательное воздействие. Я всегда любила читать и могла целыми днями сидеть за книгами. Родители стремились занять нас работой по дому, чтобы мы не смотрели телевизор, но, видя, что я читаю, оставляли меня в покое. Когда мне было семь или восемь лет, я часто ездила с отцом на его работу, а потом шла в расположенную в паре кварталов оттуда местную библиотеку и целый день проводила там среди стеллажей с книгами.

Мне казалось удивительным, что в библиотеке можно бесплатно брать и читать книги. Это походило на кражу, а меня уже в том нежном возрасте неудержимо влекло к воровству. Я познакомилась с библиотекарями и попыталась убедить их, что я такой ненасытный читатель, что они могли бы в виде исключения отказаться от ограничения в десять книг за один раз на один читательский билет. Когда мне сказали, что это невозможно, я просто украла у родителей, братьев и сестер читательские билеты и стала брать книги якобы для них. Я была так рада, что махинация удалась, что забыла о чтении и сосредоточилась на добыче книг. Возвращать их не хотелось, это было бы непродуктивно. Вместо этого я стала копить их в своей комнате. Книги были удачными трофеями, добытыми у ничего не подозревавших библиотекарей. Теперь ничто не могло меня остановить.

Приблизительно через месяц из библиотеки стали приходить официальные письма, адресованные мне, братьям, сестрам и родителям. Все они задолжали книги и должны были заплатить штраф. Родителям не понадобилось много времени, чтобы установить, кто виновник неприятностей. Я же не понимала, что у библиотеки есть средства заставить недисциплинированных читателей подчиняться правилам.

Родители не стали на меня сердиться. Они, видимо, просто решили, что я так увлечена чтением, что откусила кусок и не смогла его проглотить. Родители сказали, что я должна отработать штраф, а это означало, что мне предстояло сто раз вымыть посуду по 50 центов за каждый раз. Такая перспектива меня совсем не привлекала, потому что я не считала справедливым наказание за добросовестную ошибку (добросовестность, по моему мнению, в данном случае заключалась в том, что я играла по одним правилам, а выяснилось, что они совершенно иные). Я не считала неприятность концом своих комбинаций и попыталась найти выход из положения.

– Ты же можешь просто выписать чек, – сказала я отцу.

Я уже видела, как он в других случаях выписывал чеки, чтобы оплатить разные вещи. Я уже знала, что такое деньги, и чеки казались мне очень удобной штукой, избавляющей от необходимости платить. Папе пришлось объяснить, что чек – тоже деньги, но лежащие в банке. Я была сильно озадачена. Мой семилетний мозг не смог придумать ничего лучше, чем попросить доллар за каждое мытье посуды. Я поняла, как работает правосудие: есть правила и есть последствия; если ты нарушаешь правила, то отвечаешь за последствия своего нарушения.

Мне стоит объяснить, почему это было первое столкновение с правосудием. Конечно, меня наказывали за проступки и раньше, но эти наказания были формой морального осуждения и поэтому не имели в моих глазах особого значения, и я игнорировала их как непредсказуемую цену за возможность нормально жить. Ситуация с библиотечными книгами оказалась совершенно иной. Родители не рассердились. Никакого морального осуждения я не чувствовала. Уплатить штраф – разумное и объяснимое следствие отказа возвратить книги в положенный срок. Необходимость для всех, включая меня, платить штраф побуждала вовремя сдавать книги, а это способствовало их быстрому обращению и означало, что я смогу скорее получить нужную мне книгу. Такая справедливость имела смысл, в отличие от моральных суждений, которые для меня ничего не значили.