Исповедь сталиниста

Как напряжение планеты облегчается извержением вулканов, так 7-я симфония Шостаковича явилась извержением народных чувств, до предела напряженных войной. Известно, что вулканическая лава состоит из множества химических элементов, перемешанных физической силой. Музыкальная же «лава» Шостаковича, могуче ворвавшись в мир человеческого восприятия, уже была разложена по звучащим элементам, каждый из которых нацеленно, щадяще и не щадяще, ударял по сердечным струнам людей, рождая глубоко волнующее ощущение симфонии жизни того времени, с ее трагедией, пафосом героизма, призывами к борьбе и с народными надеждами.

Год-два назад я смотрел на телевизионном экране кинохронику, запечатлевшую Шостаковича. В концертном зале он слушает в исполнении огромного оркестра свою музыку. От волнения дрожат у него веки, подбородок. Так дрожала и душа России. Трудно себе представить, как мог человек, слыша звуки взрывов, рушивших Ленинград, уносивших тысячи человеческих жизней, рождать музыку, утверждающую жизнь и опровергающую зло. Что же делалось в его душе? Где находил он силы в поисках звуков, складывающихся в музыкальное выражение непростых чувств?

Да, музыка — дело серьезное. Баловаться ею нельзя…

31

А тем временем 27-я армия уже перешагнула недалекую от Шальготарьяна границу Чехословакии, овладела важными узлами обороны противника и опорными пунктами Римавска-Собота, Фелединце, Филяково. Первого января 1945 года форсировала реку Ипель и повела бои за расширение плацдарма на ее противоположном берегу.

Мне особенно запомнились январские бои за овладение городом Лучинцом важным узлом коммуникаций, — особенно бои в нескольких километрах западнее Лучинца — там, где возвышались холмы с виноградниками. Я мчался на нашем старом «мерседесе» по дороге, обсаженной деревьями. Зима в Чехословакии была бесснежной. Справа и слева — унылые поля и чахлые кустарники. Вдруг впереди заметил небольшое скопление людей в военной одежде. Когда подъехал ближе, увидел человек десять мадьярских солдат и одного молоденького, красивого офицера, которого допрашивал наш старшина. Чуть дальше впереди стоял грузовик; в его кузове сидели красноармейцы, Заметив, что старшина ударил офицера по лицу, я выскочил из машины и поинтересовался происходящим. Старшина ответил что-то невразумительное — он был выпивши. Пришлось резко устыдить старшину, что позволяет себе «воевать» с пленными, а венграм жестами показал, чтоб следовали в Лучинец — там находился пункт сбора пленных.

На этом, казалось, инцидент был исчерпан. Венгры гуськом поплелись к недалекому городу, а я поехал вслед за грузовиком старшины, знавшего расположение наших частей на холмах с виноградниками.

В памяти вспыхивает утро следующего дня, когда на холмах разгорелся танковый бой, начавшийся орудийной дуэлью. В окопе, от которого вел ход сообщения к бункеру под развалинами дома, располагался радист с аппаратурой и низкорослый майор; он наблюдал в бинокль за боем и передавал по радио команды танкистам. Я пристроился рядом с майором и следил из-за бруствера за нашими танками, видневшимися метрах в двухстах впереди и стрелявшими из пушек по невидимым с наблюдательного пункта целям. Обстановку понять было трудно. Казалось, не будет конца орудийной и пулеметной пальбе немцев с соседних холмов и огневым ударам наших танкистов, почему-то не переходивших в атаку. Взрывы мин и снарядов вокруг держали нас в постоянном напряжении.

Неожиданно вражеский снаряд врезался в лобовую броню нашего танка… Через несколько минут вздыбилась крышка его верхнего люка, и из него показался танкист с окровавленным лицом. Он мешком соскользнул с танка на землю, затем поднялся и, простерши вперед руки, побрел в направлении противника. Мы поняли, что танкист ослеплен и потерял ориентировку.

Не успели опомниться, как из ближайшего к танкам винного погреба выскочила девчушка лет двенадцати, подбежала к окровавленному танкисту и, схватив его за руку, стала тащить в нашу сторону. Вслед за девочкой выскочила из подземелья женщина, видимо, ее мать, с воплями кинулась к девочке и тут же была скошена пулеметной очередью немцев…

Помню, что откуда-то ударил по противнику залп «катюш», огневым смерчем пронесся артиллерийский налет. Пошли в атаку танки…

После успешного для нас боя, когда, сделав нужные записи в блокноте, я направился в тылы искать свою машину, увидел по пути, как несколько автоматчиков вели группу пленных мадьяр. И каково же было мое изумление, когда среди них узнал офицера, которого вчера на дороге бил по лицу наш старшина. Остановив пленных, я подошел к офицеру. Он побледнел и смотрел на меня испуганными глазами, жалко улыбаясь. Я спросил, почему он здесь, а не в Лучинце, помогая своей речи жестами.

— Нем тудом (не понимаю), — отвечал офицер.

Я беспомощно оглянулся и (о, диво!) увидел старшину, с которым столкнулся вчера на дороге. Он тащил две немецкие канистры (конечно же наполненные вином!). Подозвал старшину к себе и указал на офицера.

— Старый знакомый?! — удивился старшина и посмотрел на меня укоряюще. — В контрразведку его, гада!