Исповедь Стража

Я лежал в постели, закинув руки за голову, и смотрел в широко распахнутое окно. Слуга нарочно раскрыл его, чтобы холод заставил меня выбраться из теплого гнездышка. Я сам так велел. Было позднее утро, а мне не хотелось вставать. К чему думать о мрачном? О том, что было давным-давно, — ведь ничего этого уже нет.

…А мой странный собеседник сейчас сидит за решеткой. И ясный день вряд ли радует его. Надо бы распорядиться, чтобы его хоть погулять выпускали. Правда, крепостной двор — не самое подходящее место для прогулок.

Какого назгула я об этом подумал? Теперь никакого Итилиэна не будет. Я не могу заставлять человека страдать из-за того, что мне надоело с ним возиться. Из-за того, что я отдохнуть хочу. Ему тоже солнца хочется, пусть он и Тьме поклоняется. Стало быть, придется идти на службу… Ох. Даже если сегодня я его не вызову, совесть моя будет чиста.

Что же за беда такая, все на волю — я в тюрьму? Ну не в тюрьму, если честно, а в замок.

Итак, очередной урок ах'энн.

— Язык ах'энн предназначен для выражения в первую очередь чувств и движений души, не действий, потому в речи глагол «быть» опускается практически всегда, прочие глаголы могут заменяться прилагательными или безглагольными конструкциями, — вещает Борондир, расхаживая из угла в угол моего кабинета. Я сижу за столом и прилежно слушаю. — Например: Арта фойоллэ — Арта в молчании. Иннирэ иммэ хэлгор — Горы-темный-лед увенчаны серпом луны.

У меня сразу возникает вопрос — а почему?

— Вы же не станете отрицать, что строение языка отражает образ мышления говорящих на нем? — спрашивает Борондир. — Эллери стремились к пониманию тончайших оттенков чувств, единению с миром, отсюда все и следует.

— Но ведь в эльфийских языках хватает слов и для выражения самых разных чувств, и для действия, — возразил я.

По моему мнению, которое я мог доказать на примере восьми языков, таковое свойство ах'энн свидетельствовало о существенном изъяне в отношениях Эллери с миром. Какого рода этот изъян, я пока сказать не мог. И Борондиру об этом говорить не стал. Наставник мой, как я обнаружил, хорошо знал еще несколько языков, но в науке языкознания был не силен и потому не замечал иногда совершенно очевидных вещей.

Его восхищала многозначность фраз и названий — а я видел в этом большое препятствие для определенности. Ведь если ты не можешь точно что-то назвать, то, стало быть, не можешь этого понять. И сама образность, расплывчатость этого языка мне мешала.

Мне казалось, что те, кто говорил на этом языке, не способны были к решительным действиям, к выбору и переменам. Эльфийские языки способствуют точности именований, и оттого мы продолжаем писать на них хроники и важные документы — язык словно оберегает подлинность. Правильная фраза на квэнья или синдарине звучит музыкой, а ошибка режет слух, как неверная нота.

И тем не менее ах'энн мне нравился. Приятная, певучая речь, похожая на шепот ветра в ветвях, на перелив речных струй…

…Следующий лист был уже другим. Это был старый пергамент, прекрасно выделанный и покрытый каким-то составом, отчего, хотя и по-прежнему гибкий, он не мялся складками и не вытирался, хотя за долгие века он явно не через одни руки прошел. Опять хороший синдарин времен расцвета Нуменора. В самом Нуменоре или в колониях было это написано — не знаю. Почерк, правда, необычный — я такого прежде не встречал. Да и писали не обычным стилом или пером, а чем-то вроде тоненькой кисти, ровно срезанной на конце. Текст был не просто отрывком — это была новелла, с красиво написанным заглавием. Но повесть сама была странной — такое впечатление, что писал не нуменорец, но для нуменорца. Мне почему-то представился Борондир — или кто-то на него похожий. Он сидит за столом и пишет тонкой кистью, глядя в распахнутое окно, за которым медленно гаснет, прорастая звездами, вечернее небо. Он улыбается, смотрит на Серп Валар и снова опускает взгляд к пергаменту. Он в доме своего друга. Нуменорца. Он хорошо знает и его, и эти места, и все, что может знать чужой о Нуменоре и его традициях, о его языке, о его истории, невзгодах и славе. Он в гостях здесь — скоро он уйдет неведомо куда, продолжать свои странствия… Я поймал себя на этой мысли и удивился — с чего я взял, что это писал странник? И почему у возникшего в моем воображении человека светлые, почти пепельные волосы? Борондир темноволос, как и я, даже еще темнее.

НАРНАТ ИН ИМЛАД ХИТ-ЭН-ГИАИАТ — ПОВЕСТИ О ДОЛИНЕ ЗВЕЗДНОГО ТУМАНА

Здесь начинается Повесть о Крылатых Конях.

Прошло три десятка лет от Пробуждения эльфов.