Исповедь уставшего грешника

«Любимый, я про всё рассказала Сереже. Про нас. Мы разводимся», — прочел я. Поднял глаза. Зачем-то посмотрел в окно. Еще раз прочел. «Любимый, я про всё рассказала Сереже. Про нас. Мы разводимся»

Написал: «Я люблю тебя». Потому что я не знал, что ещё писать, а эти три слова – они всегда кстати, и, главное, женщина всегда умудряется прочесть в них именно то, что ей в данный момент хочется прочесть.

Единственным и всеобъемлющим чувством, пожиравшим меня в тот момент, была злоба. Откровенная, ничем не прикрытая, ничем не замаскированная. Мне не нравилось это чувство. Я злился на злобу, которая родилась во мне, я ненавидел ее, ненавидел себя за неё. Но она расползалась по мне, и я ничего не мог с ней поделать. Эта противная, неправильная, злая, мерзкая злоба была сильней меня!

Как же так, а? – обозленно спрашивал я себя. – Ну, как же так? Мы ведь хорошо жили, для чего же так торопиться? Зачем? Для чего? Какого черта ломать то, чем мы еще не успели насладиться до конца? Мы играли жизнь по определенным правилам, для чего было их нарушать? И что злило более всего: не посоветовавшись со мной? Не поговорив?

Пикнул телефон – смска. «Родной мой, я знала, что ты меня поймешь. Не ругай меня, и, главное, помни: то, что я сделала – ни к чему тебя не обязывает».

Зачем же она пишет эти пустые, ничего не значащие слова? Что я, не человек, что ли? Не мужчина? Она ведь развелась, чтобы выйти за меня замуж, – это понятно. Для чего ж ещё? И, главное, не обязывает… Обязывает и еще как! Что, мне теперь жизнь свою переделывать, что ли?

Я вспомнил, как совсем недавно – или давно? ничего не разберешь с этим временем – я решил, что не ломаю свою жизнь просто потому, что мне лень что-то в ней переделывать. А она вот так вот взяла, и – раз! – сразу отрезала. И, главное, не спросила ничего, не посоветовалась… А я ведь всерьез поверил, что у нас – общая жизнь. Всерьез! А она… Даже не предупредила, и – раз! А я как будто и ни при чем совсем…

Моя злость кормилась обидой, воспоминаниями о прошлом, страхом за будущее, причмокивая от удовольствия, и всё разрасталась, разрасталась, разрасталась… Я понимал, что злость надо унять, – и потому не звонил, чтобы не сорваться. Старался писать добрые смски.

Я: «Когда мы увидимся?»

Алина: «Как можно быстрей. Завтра после репетиции?»

Я: «Хочешь, я отменю репетицию?»

Зачем я это предложил? Что за дурацкое благородство? Она же согласится наверняка. Напишет что-нибудь, что, мол, неудобно, и согласиться.

Алина: «Это ужасно и неправильно. Хочу».

Я: «Хорошо. Не волнуйся. Ты всё сделала правильно».

Алина: «Я хочу завтра утром тебя забрать и куда-нибудь увезти».

Я: «Договорились».

Всю ночь я пытался усмирить свою злость. Злоба утихомирилась лишь утром, видимо, устав от бессонницы. Я так устал за эту ночь: меня измотали монологи, которые я произносил Алине и которые она никогда не услышит. Сил не оставалось ни на что, даже на то, чтобы нервничать.

Утром я отменил репетицию. Видимо, я говорил таким голосом, что моя замечательная помощница режиссера даже не стала спрашивать, что случилось, лишь поинтересовалась робко про завтра. Я ответил: завтра все будет.

А сам подумал некстати: ничего уже завтра не будет. Что за бред? Что за апокалиптические красивости?

Едва я сел и захлопнул дверцу ее машины, Алина рванула так, будто участвовала в гонках. Ни слова не говоря, она начала петлять по улицам, заехала к каким-то гаражам, по дороге едва не сбив ни в чем не повинную кошку, заглушила мотор, и, отстегнув ремень безопасности, бросилась на меня и начала истово целовать.

Когда она немножко успокоилась, посмотрела на меня своими некрашеными глазами и вздохнула:

– Ну, прости, прости, прости. Просто я очень по тебе соскучилась.

Я не знал, что надо делать. Я понятия не имел, что надо говорить. Я сидел и тупо смотрел на то, как большой мужик выводит из гаража своё маленькое «Пежо», как он запирает двери гаража, оглядываясь по сторонам, будто проверяя: не следят ли за ним? Как, сев в машину, тут же набирает номер на мобильнике, кричит: «Алло!», и лицо его тот час освещает сальная улыбка. «Бабе своей звонит», – зачем-то подумал я.

– Ну, вот, – выдохнула Алина. – Я ему все сказала. Мы, как ни странно, довольно спокойно поговорили. Без истерик. Мы решили, что с сегодняшнего дня Сережа будет жить на даче.

– А потом? – выдохнул я.

– Потом разведемся, – Алина зачем-то поправила волосы, которые уже стали заметно длинней. – Я только еще раз хочу сказать, что тебя это вовсе ни к чему не обязывает. Вовсе ни к чему. Просто выяснилось, что я не умею врать, понимаешь?