Исповедь жены военного строителя

Кухня была большая общая с поломанными электроплитами. Никто ею почему то не пользовался. Кухонные столы были выставлены прямо по коридору под дверями в комнаты и все там что-то готовили. И хранили всякий хлам привешенным к стенам, в сундуках, или наваленным на эти самые сундуки. Так что пройтись по тому коридору тоже порядочное грузиво. У меня такого стола не было. В комнате был отгорожен угол с электроплиткой и духовкой. И мы там что-то готовили. Вообще- то Серёга прекрасно ел в солдатской столовой и от голода явно не доходил. Поэтому вопросы питания не заострялись на нём. Вопрос был во мне. Мне тоже хотелось нормальной человеческой еды. Вот я и готовила. В те светлые времена заведения типа "Пузатая хата" еще отсутствовали, а имелись либо где-то далеко рестораны, либо столовые с липкими столами и помоями в оловянных тарелках. Так что спасение утопающих – в руках самих утопающих

И, возвращаясь к бессмертным коридорам "Пентагона", там конечно же варили самогон тайно по ночам. Возвращаясь домой поздно вечером после прогулки можно было всего этого нанюхаться вволю.

По соседству подселили нового главного инженера нашей автобазы – подполковника, который приехал без семьи. В список дежурств его не включили. Жаль, было бы интересно посмотреть. За тем к нему стала приезжать в гости жена, но видимо не совсем его. Я хочу отметить что не совсем свои жены у офицеров встречались не редко. Они приезжали с детьми и оставались жить. Можно провести исследование на тему: "Как плохо должно житься женщине, чтоб она притащила жить хрен знает куда своих маленьких детей". Я – то все же была сразу после института, да ещё и никогда раньше не жила в общаге. То есть лично для меня это было приключение взросления. Потому что когда я училась, то слегка завидовала девчонкам, которые жили в общаге, и охотно ела их "фирменные" блюда: картошка с салом и луком и суп с колбасой. Дома такого не готовили.

Под Загорском находился могильник радиоактивных отходов. Были какие-то выступления против. Соответственно в Загорске радиоактивный фон был сильно повышен. В Троице- Сергиевскую лавру привозили иностранные экскурсии, корме японцев. Японцы, запуганные со времен второй мировой, носили на груди дозиметры и когда автобус подъезжал к Загорску, все эти дозиметры начинали пищать и экскурсанты просили повернуть автобус обратно.

Дети в этом городе зачастую рождались с большими дефектами и когда их возили по больницам области, то от врачей слышали фразу: "Задолбали эти загорские". Например, у нашей зам.главбух родился внучек со сросшимися ногами. Её сын со своей шестнадцатилетней женой оставили ребенка в роддоме. А наша Герасимовна, которая, кстати, разговаривала с большим украинским акцентом, забрала малыша оттуда. И возила его по врачам, ему ломали кости и что-то делали. На работе она просто молчала, и лицо у неё почернело от горя.

Ещё мне запомнилось, что в городе была экспериментальная птицефабрика, с которой постоянно возили на продажу битые яйца. Так вот они все были очень большие и на два желтка. То есть с лотка могло попасться несколько штук с одним желтком, а остальные – на два. Теперь я могу прокомментировать: чистый Чернобыль. Больше я таких яиц ни где не встречала.

Периодически активисты устраивали митинги и заслоны перед автопоездами, с мигалками тянущими новые отходы на эту радиоактивную свалку. Я помню плакат "Могильник в колыбели" (отсылка к значимости Лавры, которая считалась официальной резиденцией Патриарха Всея Руси). Но Патриарх на самом деле в Загорск особо не показывался, а обитал всё же в Москве.

Лавра была главным местом наших прогулок. Можно было ещё пойти на природу, которая была слегка заболочена, или в кино. Мы так и делали. Ходили в кино иногда и на два фильма в день. На природу редко выбирались, но какие- то шашлыки все же пару раз делали, при чём исключительно вдвоем. А по Лавре сделали сотни кругов и заглянули везде.

Когда в начале 1989 года мы туда приехали, то в Лавре по всей территории насчитывалось три ларька и магазинчик: на входе, посредине и в глубине. На площади перед главным входом в подворье летали голуби и стояли лужи. До осени – момента нашего отъезда всё так и сохранялось.

Когда же мы в середине 1991 года оказались там повторно, к слову – это и стало нашим последним местом службы до декабря 1991, то Лавру было не узнать. То есть через год – полтора она превратилась в нескончаемую туристическо – рыночную площадь. Перед главным входом расположился новый рыночек сувениров, по всему подворью стояли неисчислимые ларьки православных товаров, служители приобрели бизнесовый вид. По фразам, содержащим слова: "офис", "бизнес", "цены", долетавшим из их разговоров с цивильными, можно было понимать, что темы бесед далеки от жития святых.