Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Академик терпеть не мог ни Соньку, ни её мать. Вечная лесть в стылых устах, сплетни, наряды, тасканье по магазинам. Когда академика в доме не было (а его очень часто и не было дома. По году, по два мотался в тайге), эти две кумушки из дома не выходили, дружили с Аглаей крепко-накрепко. У каждой из трех цели единые: породниться.

Аглая любила и мужа и сына, зачастую сама не понимая, кто ей дороже, кого любит больше.

Муж рослый красавец, большой, из крестьянской семьи. Отбила его когда-то от той, кого он любил больше жизни, да ни разу не пожалела об этом. Не жалела, когда голодали, когда он учился в своей Промакадемии, а она кусок хлеба делила на три: завтрак, обед, а ещё оставался кусочек на ужин.

Не жалела, когда стояла в громадных очередях за молочишком для сына. Стыли ноги на сильном морозе, ребенок тяжестью тельца руки у ней отнимал, но стояла. Молча стояла за вожделенным для сыночка молочком.

Кстати, в такой вот громадной очередищи и познакомилась с нянькой. Та пожалела её, молодицу, подержала ребеночка на руках, пока Глашка бегала по нужде в подворотню. Вернулась, разговорились. Да с тех пор нянька и прижилась: за ребёночком присмотреть, кашку ему приготовить. Была чистоплотна, честна, потому и приглянулась жадной Глафире. Многого не просила, так, уголочка для сна да хлебца шматок. В голодные и холодные времена и это одно уже было счастьем. Прижилась, приноровилась к Глафире, когда-никогда терпела побои. Да, Глафирушка могла ручечку приложить за разбитый стакан, за не вовремя приготовленный суп да рассыпанный сахар.

Нянька Глебушку вынянчила, осталась при доме. Терпела побои, носила дамам обеды в «приёмную залу», как любила подчеркнуть свой престиж новоявленная академичка. Сонечка с мамой угощения жрали, не лопались. Тем у дам к обсужденью – не перечесть. Тот разошёлся, тот с новой сошёлся, там крепдешин из-под полы по дешёвке (ворованный? или трофейный?) можно приобрести. Город большой, всех не обсудишь, все магазины не обойдешь.

Прошли времена, когда Глафира стояла в очередищах за молочком или сметаной. Теперь в дом приносили и молоко, и сметану, и творог. Так полагалось семье академика.

Перепадало того творожку Сонечке с мамой. Глафире приятно было им передавать творог вчерашний, который, что называется, выкинуть жалко, а благодеяние оказать – само то. Да ещё и булавочкой ковырнуть при встрече, ожидая жиденького «благодарствую».

Глафира, расщедрившись, могла угостить даже американской ветчинкой или волжскою осетриной. А что тут такого? Привезли осетра благодарные ученики академика. Тот был в отъезде, сыночек в Сибири без мамки скучал. Так того осетра в одиночку она ела, ела, пока от вида его рвать не тянуло. А рыбка стала уже и попахивать. Знамое дело, не бриллиант. Стало портиться яство залётное. Угостила подружку. Так славненько посидели, стольким косточки поперемыли за осетринкой, не передать.

Академик долго ли, коротко ли мотал и себя, и экспедицию по таёжным туманам да болотам сибирским, но возвратился в Москву.

Но не сразу поехал домой. По приезду в столицу заехал в свой институт, потом на пару секунд мотнулся к брату проведать. Чай, больше года родного брата не видел. А как поднялся по лестнице к двери квартиры (лифт не любил, тесноват был для могучего статью), постучал (как правило, ключи от квартиры то забывал, то терял, то просто не брал под лозунгом: зачем они мне, опять потеряю), да не дождавшись ответа, открыл не запертую дверь, так на пороге чемоданчик с гостинцами и выпал из рук.

Стоит на пороге молодица с годовалым мальцом на руках.

Мальчишка – копия академик. Такие же синие брызги младенческих глаз, статью тоже в дедулю. Лапища – лопата, высокий лоб чист. Сразу видно: малец молчалив и спокоен.

Варька только спросить: «кого Вам, товарищ?», как мальчонка рванул к высокому дяде. Мать еле удержала его. Дед подхватил внука правой рукой, левой бросил громадный рюкзак с образцами породы, поднял мальчишку почти к потолку, подбросил разок. Пацан завизжал от восторга!

Мгновенно влюбились дедушка в внука, внук в громадного деда. И всё. Не оторвать друг от друга, не отнять силам земным.

С приездом академика в доме стало проще и чище. Тот уходил ранёхонько-рано, возвращался с работы почти что и в ночь. А всё равно внучек, как только дед заходил осторожно в прихожую, открывал сонные глазки: «деда пришел?». И засыпал вдругорядь уже на коленках у деда. А то и сопел в его кабинете, когда дед, прикрыв лампу бумагой, корпел то над отчетом, то над статьей, то правил диссертации учеников.

А когда заболел, дед бросил бумаги, отчёты и диссертации, заменяя Вареньку, когда та уже падала с ног от усталости.