Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

Но, помимо всех перечисленных (и мною приемлемых) возможностей, я еще и люблю его — мужчину, первородным сыном которого являюсь, с. [с.] <с.> <Как хотелось бы мне все спасти, оправдать отца, да чего же вы от него хотите, да оставьте, оставьте же вы его, искупил отец свой грех, прошлый и грядущий[108]… Короткая пауза, утирание слез, поиски равновесия, выдержка.>

Мой отец — поистине непереводимая игра слов. Сколько раз за последние десять лет я писал это прекрасное словосочетание! И всякий раз оно звучало как некое тайное признание в сыновней любви. В этом его качестве — в том, что связано со мною, — я зафиксировал его на бумаге (по всей вероятности) последний раз в своей жизни. Последующие десятилетия будут другими. «Куда, кому, зачем?»

Жара несусветная. Я закрываю и открываю папки, пытаюсь запомнить их. Отпечатать в памяти. Первая — розоватая и довольно жесткая, вторая — коричневая, блестящая, третья — чуть посветлее, четвертая — матовая. С черными завязками, кроме третьей, у которой тесемочки белые. Я вижу, что папки захватанные; захватанные и пухлые, в особенности вторая и третья. Жизнь моего отца есть прямое (и страшное) доказательство, что человек — существо свободное.

От переводчика

В мае 2002 года, через два года после публикации романа «Harmonia cælestis», в будапештском издательстве «Магветё» вышла новая книга Петера Эстерхази, написанная после ознакомления автора с документами из архива бывшей венгерской госбезопасности, имевшими непосредственное отношение к его отцу. Писатель, привыкший считать фантазию сферой компетенции искусства, столкнулся с реальностью, которая, как нередко бывает, превзошла всякое воображение. Еще одно, на сей раз документальное, повествование об отце, каким является «Исправленное издание», вызвало у читателей потрясение, стало не только литературной сенсацией, но и общественно значимым событием.

Собственно говоря, если текст, публикуемый сейчас на русском языке, вообще нуждается в комментариях, то они должны касаться именно этой темы: как прочли, как приняли его в Венгрии, как оценили из ряда вон выходящий поступок автора? Изменила ли что-нибудь эта книга в отношении венгров к не такому уж давнему прошлому? Поэтому ограничимся некоторыми наиболее характерными высказываниями венгерских критиков и читателей, не пытаясь привести эти отзывы к общему знаменателю.

Золтан Андраш Бан, критик (журнал «Magyar Narancs»): С Эстерхази случилось — точнее, стряслось! — такое, что писателю не приснится и в страшном сне: действительность восторжествовала над вымышленным им художественным миром; один из персонажей его романа, отец, внезапно покинул произведение, и обнаружился страшный, непредставимый доселе оскал реальности… Самым безжалостным образом над Эстерхази одержал верх один из главных его эстетических противников — реализм. Но писатель — в конечном счете — все же превратил собственное поражение в триумф.

Иван Бехер, прозаик, рецензент газеты «Népszabadság»: Последнюю книгу Эстерхази я закончил читать буквально минуту назад. Только в Венгрии ее прочтут сотни тысяч… От этой истории невозможно освободиться… В данном случае важен не я, не автор, не его отец, а все мы. Это книга о нас. Говоря простым языком, в этом и есть смысл литературы. В том, что она обращена к тебе, берет тебя за живое, вонзает в тебя кинжал.

На сей раз происходит прежде всего последнее… Пытаясь разобраться в своем самом что ни на есть личном деле, писатель, словно бы между прочим, объединяет нацию… Показывает пример. «Исправленное издание», ей-богу, педагогическая поэма. (Перебор, усмехнулся бы здесь наш автор.)