Арпад Гёнц, прозаик, драматург, переводчик, в 1990–2000 годах президент Венгерской Республики: Я не был знаком с отцом Петера Эстерхази, но знаю по опыту, поскольку в течение десятилетий за мною следили, что добровольно взять на себя роль агента согласился всего один человек. Всем остальным угрожали — либо лишением средств к существованию, либо неприятностями, которые ожидают семью.
Петер Надаш, прозаик: Я читал роман еще в рукописи; полагаю, что со стороны Петера это героический жест. Добавить к этому нечего.
Петер Балашша, критик, литературовед: Писатель предстал перед обществом вместо умершего отца; замечательный и почти невыносимый поступок. Хотя к творчеству Эстерхази слово «героизм» не подходит, на этот раз он раскрыл перед нами самые глубинные слои своей личности, проявив себя как художник и гражданин, серьезно относящийся к исторической ответственности как собственной семьи, так и всей нации. Цель Эстерхази не в том, чтобы опозорить отца, а в подтверждении многозначности и непостижимости вещей. Вся преисподняя XX века открывается в этой книге… Что после этого можно думать о наших отцах и дедах, о стране, где возможны были такие трагедии? Не боясь замарать честь семьи, Эстерхази открывает нам эту историю как повод для общего размышления и коллективного очищения. Трусость отца компенсируется мужественным поведением сына.
Шандор Радноти, критик (еженедельник «Élet és Irodalom»): В отличие от романа, героем «Исправленного издания» является не отец, а писатель, чей мир оказался вывернутым наизнанку, потерявшим опоры, полностью изменившим отношение автора к собственным воспоминаниям и собственному творчеству… Есть в этой книге такая вера в спасительную силу слова, от которой хочется плакать… Загадочная фигура отца не становится более понятной по мере того, как писатель открывает все новые степени приспособленчества — постепенную активизацию агента, креативные предложения и, наконец, даже некие проявления «трудового энтузиазма». Сын при этом не перестает любить отца и не перестает презирать агента, не забывая ни на секунду о том, что тот и другой — один человек. Любовь не приводит его к прощению, ибо Эстерхази знает: отец был волен поступать, как он поступал, но имел и другие возможности (не участвовать в предательстве, отказаться от сотрудничества на каком-то этапе или хотя бы покаяться в конце жизни). Вот почему «Исправленное издание» заканчивается глубокой и воистину справедливой мыслью: «Жизнь моего отца есть прямое (и страшное) доказательство, что человек — существо свободное».