Исправленному верить

– Верен был мой расчёт, Матрёша. Вот как движение там осуществлялось – сознание, мысль, память. И конечная точка – чистый мир, тот, где никаких Зон ещё не было. Один я остался, кто мир тот видел. Старейший человек на Земле! Раньше-то были, но со страхом своим не справлялись, с паникой. Трое сумели, но и те понять не смогли – не довели мысль. А мысль там всё! Я четвёртый. – Он пожал плечами, точно извиняясь. – А планшетку я зря разбил. В сердцах. Сомневался я, Матрёша, не прав, думал. Вот на эксперимент и решился. И ушла ведь бесконечность, пробил я её! Сама в себя утекла. Только вот думаю, а если обратно явится, когда память о чистом мире вместе со мной угаснет? Нет, здесь надёжнее что-то надо. Но это пусть молодые изобретают. Когда вернутся. Восстановить бы расчёты теперь. Кому ж, кроме меня?

Матрёша кряхтя подняла с пола планшет. Повертела, разглядывая.

– Не починить. Хорошую вещь загубил! – Помолчав, с сомнением спросила: – Вернутся, думаешь? Недаром ведь спутники строили да другие планеты обживали.

Скрыбин засмеялся:

– Вернутся! Дом их ведь здесь. Придут, а им тут – бац! – полная выкладка о Залипшем Пространстве. Пусть способы ищут, чтоб и без деда Николаши мир чистым оставался. – Он посмотрел в окно. За старыми липами просматривался погруженный в лунную зыбь город. – Не всё так плохо, Матрёша. – Дед лукаво прищурился: – Думаешь, случайно кто-то голографон оставил?

Матрёна дёрнула плечами – о чём это он?

– А не помрёшь, молодёжь поджидая? – Она смешливо наморщила нос: – А то доконают тебя твои формулы!

– Пока не восстановлю – не помру. – Он погрозил пальцем: – И ты не помрёшь. В случае чего, тебе мои записи передавать. Ответственные мы с тобой… дежурные по планете.

– Это да, – закивала Матрёна важно. – Это уж будь спокоен! – И неожиданно для себя самой прибавила: – Николай Андреич. – И заулыбалась.

Вячеслав Шторм Видели ли вы пятнистого клювокрыла?

Его ввели в кабинет – какого-то особенно тонкого, без малого – прозрачного. Не от отсутствия цвета, а будто светящегося изнутри. Светлые, чуть вьющиеся, волосы. Почти не тронутая загаром белая кожа. Глубокие, цвета морской волны глаза. Длинные пальцы с идеальными, ухоженными ногтями. Булкин вдруг поймал себя на странной мысли, что ему безумно хочется… протянуть врагу руку. Стиснуть бы эти породистые пальцы в своих – сильных, грубых, с намертво въевшейся грязью – и давить, давить, давить, читая в глазах олигарха растерянность… страх… боль…

Кивком отпуская конвой и одновременно – прогоняя чересчур яркую картинку перед глазами, он буркнул:

– Садись, гражданин Сваровский.

– Благодарю, господин комиссар. Только я Саровский…

– Господ, типа, всех уже того… – поморщился Булкин. – А кого не того, тех мы… – Он несколько раз демонстративно сжал и разжал свои внушительные кулаки, чтобы до ненавистного олигарха лучше дошло.

– Простите мое любопытство, го… – Блондин вовремя опомнился и, хоть и не без труда, выговорил: – …Гражданин комиссар… а как ваше имя?

– Булкин мое имя, – буркнул тот. – Временно исполняющий обязанности военного коменданта Урании Булкин. Так запомнишь или, блин, визитку подарить?

– Нет, я имел в виду… То есть Булкин – это ведь фамилия, а вот имя… Не привык, знаете ли, как-то…

– Привыкай.

Комиссар вытащил из ящика стола пачку наркотических сигарет «Тахо» и пепельницу. Пощекотав ногтем обнаженную грудь жгучей брюнетки на пачке, так что девица сладострастно выгнулась от этой ласки, он несколько раз щелкнул конфискованной у какого-то вражины дорогущей зажигалкой. Прикурил от выскочившего сиреневого столбика пламени и блаженно выпустил в потолок густую струю дыма. Потом вспомнил об олигархе и подпихнул сигареты к нему:

– Кури.

– Благодарю вас, но я…

– Ясно. Здоровеньким, типа, помереть решил. Лады-ы, – угрожающе протянул комиссар, сузив глаза и становясь похожим на разозлившегося носорога. – А мне вот здоровеньким помереть уже не получится, факт. И еще хрен знает скольким миллионам на этой гребаной планете. И все из-за таких, как ты!

– Но я же…

– Ма-алчать! – Кулак Булкина глухо впечатался в столешницу.

Наступила тишина. В ней отчетливо было слышно тиканье антикварных механических часов на стене. Помнится, когда Булкин впервые узнал, что в его рабочем кабинете будет висеть штуковина, которая стоит больше десятилетнего заработка рядового люмпена, он впервые поверил в то, что революция победила.

Комиссар раздавил в пепельнице окурок и пододвинул к себе лежащую на столе папку. Раскрыл и вытащил два листа бумаги.

– Фамилия, имя.

– Чьи? – глупо переспросил арестованный и тут же смутился.

«Он же ведь совсем еще сявка! – с удивлением подумал Булкин. – Циклов двадцать, а то и меньше».

– Твои, гражданин, твои. Про себя я, типа, и так все знаю. Ну?

– Саровский, Ной Юлий Ричард.

«Ох ты ж! Третья ступень именования предков! – мелькнуло в голове комиссара. – Высокого полета птаха».

– Год и место рождения?

– Три тысячи сто второй, планета Церера, город Урания.

«Местный».

– Происхождение?