Исправленному верить

Германн уже входил в сени теткиного дома, когда его, как крапивой, ожгла мысль о деньгах, необходимых для первой ставки. Он пошатнулся.

«Как я мог упустить это? – поразился он. – Осел я, чушка чугунная. О мелком позаботился, а главное позабыл. Что же делать теперь?»

Сгоряча хотел было он побежать обратно к Томскому, но трезвый рассудок остановил его. И речи быть не могло, чтобы Томский – или кто-либо иной на всем белом свете – ссудил его суммою, достаточной для игры, которую он рассчитывал завтра вести! А скромная ставка не стоила и свеч.

Он вошел в комнату, не чувствуя под собой пола. Желихов стоял посредине, широко расставив крепкие ноги, и громко рассказывал что-то вязавшей в углу тетке. Тетка кивала, сноровисто перекидывая петли.

– А! Здравствуй, брат, – обернулся Желихов к вошедшему Германну. – Все, любезный товарищ, отбываю я послезавтрашним вечером к родным пенатам.

– Уж послезавтра? – автоматически спросил Германн.

Тетка покосилась на него поверх очков.

– Со всем управился, – объявил Желихов. – Все купил, что было наказано; всех посетил, к кому было положено. И в банк поспел. Богатым обратно поеду, словно Крез, – он хлопнул себя по карману сюртука. – Тебя на свадьбу жду! Смотри, не подведи – обидишь. Адрес свой не забудь прислать, как устроишься… Ты ведь в Москву сейчас?

– В Москву? Да, в Москву, – рассеянно согласился Герман. – Отчего же ты Крезом вдруг сделался?

– Без малого пятьдесят тысяч везу, – подмигнул Желихов.

Германн вздрогнул:

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч без трех, – Желихов подмигнул вторым глазом.

Во рту Германна вдруг пересохло. Необыкновенное совпадение ошеломило его. Сорок семь тысяч были его изначальной ставкой в той роковой игре двухлетней давности.

«Судьба, судьба!» – подумал он снова, до боли стиснув рукой дверной косяк.

…Этой ночью, в отличие от предыдущей, Германн спал плохо. Он лежал с закрытыми глазами, но сон не шел. В голове словно раскачивались гигантские ярморочные качели: накладывались друг на друга образы и лица, мешалось прошлое и настоящее, реальное и желаемое, сбывшееся и несбывшееся. Минутами Германн и сам не мог отличить, где есть что… Многозначительно подымал палец Ледер со словами: «Порок развращает увлекающийся ум»; Томский целился из лепажевского пистолета, грозно восклицая: «Я зарядил его!»; Нарумов, смеясь, воздевал бокал с шампанским, а сидящая у него на коленях балерина в воздушном одеянии нежно щекотала ему ухо… И снова и снова выступала из темноты старуха графиня с восковой маской вместо лица, плыла, не касаясь пола, страшно вырастая в размерах. Из-под белого чепца выбивалась растрепанная седая прядь, студенисто застыли пустые глаза. «Баста! Я победил тебя», – шептал Германн и тянул руку к стакану воды, чтобы смочить воспаленное горло. Но стакан не давался в руки, ускользал, а из мрака проступало лицо Лизаветы Ивановны, растерянное и грустное, и от этого зрелища вдруг делалось жутче всего, так что крик норовил сорваться с иссушенных губ.

«Это уж последнее, – говорил себе Германн. – Финальное испытание, истинный рубикон. Что ж, я его перейду. Украду, ограблю, не постою ни за чем. На чести своей я давно поставил крест, что́ мне теперь это последнее предательство?.. Больше крыть ей будет нечем. Кончились козыри в колоде».

Он приподнялся на постели и жарко прошептал, обращаясь неведомо к кому:

– Не отступлюсь, не будет этого. Слишком ставка высока.

…Весь следующий день Германн провел неведомо где, вернувшись обратно к самому вечеру, когда пора было уже отправляться к Чекалинскому. Желихов находился дома и пил чай с теткой, рано закончив приготовления к отъезду: он собирался выехать с самого утра.

Германн сердечно поблагодарил обоих за гостеприимство и пожелал Желихову счастья в его супружеской жизни.

– Я с тобой ненадолго прощаюсь, – сказал Желихов, шутливо грозя пальцем. – Жду к себе непременно. Душевно рад, что тебя встретил, и уж теперь не отпущу.

Германн с улыбкой повторил обещание быть на свадьбе, поклонился тетке и поднялся наверх, чтобы переодеться.

Спустившись через небольшое время, он откланялся уже окончательно.

5. Le jeu est fait

[18]

У Чекалинского ничто не изменилось. Германна встретила все та же великолепная обстановка, та же вышколенная прислуга, те же генералы за вистом. Впрочем, генералы могли быть и другими – он и в первый раз был слишком взволнован, чтобы обратить внимание на лица; не обратил и сейчас. Он был бледен, но чрезвычайно спокоен. Чуть нервничающий Томский ввел его в гостиную. Чекалинский поднял голову от стола и тотчас узнал Германна. На лице его выразилось некоторое замешательство. Томский подошел и что-то коротко объяснил вполголоса. Чекалинский чуть заметно приподнял брови и после секундного колебания утвердительно кивнул.

– Давно не имел удовольствия вас видеть, – сказал он, обращаясь к Германну. – Я рад. Пожалуйста, чувствуйте себя свободно.

– Благодарю, – ответил Германн, обмениваясь с ним рукопожатием. – Я хотел бы повторить игру. Прошлый раз она закончилась для меня неудачно.

Он улыбнулся, и Чекалинский улыбнулся в ответ.