Исправленному верить

Но он знал, что не отступится. Уйти сейчас означало отдать победу графине, позволить ей восторжествовать окончательно. И тогда уж вовек не избавиться ему от мучительного наваждения, не излечиваемого никакими новейшими медицинскими придумками…

Туз или дама? Довериться или предугадать уловку?

Этот раз оказался для него даже тяжелее прошлого. Тогда, по меньшей мере, он не знал о подвохе…

Германн вдруг с тоской припомнил ощущение безграничной, беспредельной свободы, которое охватило его по выходе из Обуховской клиники. Казалось тогда, весь мир был готов подладиться под его волю, все дороги лежали открытыми, все направления только и ждали его шага… «Не то теперь, – сказал он себе. – Совсем не то. Думал только, как бы реванш взять. На себя собирался ставить, на себя одного, а ни на что иное. А вместо этого снова по ее правилам играю, снова на волосок от безумия стою. Это она против меня сейчас банк держит – и карты все, как одна, крапленые!»

Эта мысль поразила его.

Томский тронул его за плечо, и Германн сильно вздрогнул.

– На себя, – пробормотал он еле слышно. – На себя одного.

– Ты дурно выглядишь, – сказал Томский не без сочувствия. – Оставь на сегодня, в другой раз придем.

– Нет, я еще раз, – мотнул головой Германн. – Уж последний. Да ты не жди меня.

«Ну уж это дудки, – подумал Томский. – Дураком надо быть, чтобы в разгар такого представления уйти».

Чеканя шаг, Германн прошел к столу. Игроки выстроились вокруг, жадно вытянув шеи. Никто и не думал участвовать в талье. Снова, как и в памятный вечер, Германн один остался против Чекалинского.

– Прошу делать ставку, – сказал Чекалинский глухо.

Германн отложил карту и бросил на нее сверху деньги.

– Я готов, – объявил он.

Чекалинский принялся тасовать, затем при полном молчании залы протянул колоду, чтобы Германн подрезал.

– Постойте, – вдруг сказал тот.

Рука банкомета замерла.

– Нет, ничего, – тут же добавил Германн, загадочно улыбнувшись углами губ.

Он снял колоду. Чекалинский начал метку. Метал он медленно, тщательно отделяя карты одну от другой. Лицо его было серьезно, губы тесно сомкнуты.

Присутствующие затаили дыхание.

Германн внезапно поднялся, с грохотом опрокинув стул.

От него шарахнулись. Напряжение момента давало о себе знать.

Чекалинский бросил на него косой взгляд, но не перестал метать. Легла третья пара, а нужной карты все еще не было.

После четвертой прокидки Германн вдруг развернулся и, не произнеся ни единого слова, стремительно пошел из комнаты. Все, включая Томского, словно остолбенели. Никто не попытался остановить или даже окликнуть его. Быстрые, размеренные шаги Германна отчетливо слышались в тишине.

Общее оледененение длилось еще несколько мгновений. Наконец стало совершенно очевидно, что он не вернется.

Чекалинский прервал метку и, не зная, как повести себя, растерянно переступил с ноги на ногу.

Томский бросил взгляд на стол. Справа лежала дама, слева – туз.

– Что у него? – спросил Томский нетерпеливо. – Переверните карту.

Чекалинский высвободил карту из-под пачки банковых билетов. Все глаза устремились на нее.

– Валет, – провозгласил Чекалинский, поворачивая ее лицом.

«Валет пик – пустые хлопоты», – подумал Томский, разглядев черную масть.

Но тут Чекалинский поднял карту повыше, и он увидел, что валет трефовый.

– С какой же стати было бросать игру, не дождавшись карты? – досадливо крякнул седоусый полковник, стоявший по правую руку от Томского. – Что за глупая выходка?

– Надобно дометать! – выкрикнул один из игроков.

– Нет, невозможно, – покачал головой Чекалинский. – Это противу правил.

– Докончите, – сказал Томский. – Из любопытства хотя бы.

Чекалинский хотел было отказаться, но в следующую секунду передумал. Пожав плечами, он выбросил следующую пару карт.

Валет улегся направо.

Налево вышел другой.

– Плие! [20]– воскликнул тот же голос, что требовал дометать. – Плие, господа! Банк выиграл.

Все разом выдохнули, затем зашумели почти оглушительно, давая наконец волю сдерживаемому так долго возбуждению.

– Однако ж какая трагедия, – громко сказал Томский, с жалостью посмотрев на опрокинутый стул. – Поистине скорбный фатум. Снова все поставил, и снова все потерял.

– На этот раз не все, – возразил Чекалинский, пересчитав оставленные деньги. – Первоначальную свою ставку он теперь за собой оставил.

«Ну и на том хорошо», – вздохнул Томский с некоторым облегчением. Ему не хотелось чувствовать себя хотя бы косвенно повинным в каком-нибудь особенно печальном повороте событий. У него и без того скребли на душе кошки. «Уж не он ли у меня пистолет давеча похитил? – подумал он беспокойно. – То-то я всю голову сломал, куда его засунул… Не дай бог, крайность совершит… Отчего бы ему вздумалось уйти, не дождавшись развязки? Он словно предвидел ее – и утратил интерес».

Растревожившись подозрением и вновь ощутив тень черного предчувствия, Томский поспешил на улицу. Но когда он выбежал на крыльцо, Германна уже простыл и след…

* * *

Через час с небольшим после того в дверь дома желиховской тетки требовательно застучали. Тетка открыла сама; перепуганная настойчивым грохотом, приотворила лишь узкую щель.