Испытай меня нежностью и болью

— Какое еще, нахуй, самоубийство?! — рявкает Петр.

— Он наглотался таблеток! Из-за меня! — я уже рыдаю, не сдерживаясь.

— Он что, совсем ебанутый?!

— Я не знаю, не знаю… — я отступаю, утыкаюсь спиной в стену и сползаю по ней, не переставая плакать. Только теперь слезы и эмоции находят путь наружу, ведь я не могла расплакаться при Косте… Но из-за своего состояния я не успеваю заметить, как сжимаются у Петра кулаки, а глаза наливаются кровью:

— В какой больнице лежит эта мразь?!

— Что? — я поднимаю на него заплаканное лицо.

— В какую больницу ты, блять, ездила к этому эгоистичному ублюдку?! — он почти рычит на меня, и мне становится откровенно страшно. Я сжимаюсь в комочек на полу, словно он может обрушить на меня свой гнев…

— Я… нет, Петь… я не скажу тебе…

— Я сам выясню, — бросает он и решительно направляется в сторону входной двери. Я вскакиваю и кидаюсь за ним, цепляюсь за рукава его рубашки, умоляя остановиться:

— Пожалуйста, не надо, Петь, пожалуйста, Петь…

Он неожиданно останавливается, как вкопанный:

— Я говорил тебе, что я сделаю с тобой, если ты еще хоть раз выйдешь с ним на связь без моего ведома?

Я нервно сглатываю, отпуская его руку, опуская глаза и ощущая комок напряжения внутри живота. Я не знаю, что это: возбуждение? страх? все сразу? Я качаю головой, закрывая лицо руками:

— Пожалуйста…

— Что — пожалуйста?! — рыкает он. — Те два раза, на танцполе, а потом на администраторской стойке, тебе их было недостаточно?! Тебе приятно, когда тебя унижают и оскорбляют?! Почему ты позволяешь ему делать это снова и снова?! Зачем и как ты вообще вышла с ним на связь?! У тебя ведь новый номер телефона, черт подери!

— Мне позвонила его мать… Она узнала номер в общаге, через одногруппниц…

Я чувствую, как он пытается успокоиться и выровнять дыхание. Я смотрю на него и вижу зверя. Я не знаю, должна ли я бояться, но его сила и энергетика завораживают, погружают меня почти в гипнотическое состояние… Я стою перед ним и не смею шевелиться. Как маленькая мышка, которую вот-вот проглотит удав.

Через три минуты он уже обнимает меня, и я рыдаю у него на коленях, уткнувшись носом в сильное мужское плечо. Он дышит тяжело, но ровно, потому что все еще злится: и на Костю, и на меня.

— Хочу свернуть ему шею, — признается он. — А тебя… Ты не представляешь, что я сделаю с тобой, как только ты успокоишься.

— Что? — спрашиваю я тихо.

— Узнаешь.

— Петь… — я нервно сглатываю, потому что понимаю, что страх все-таки уступает место возбуждению. — Скажи сейчас.

— Обойдешься.

— Ну… хотя бы… когда?

— Когда ты успокоишься, — повторяет он мне, как маленькой девочке, и у меня складывается ощущение, что он мне не наказанием грозит, а обещает награду. Я принимаюсь размазывать слезы и тушь по щекам:

— Я уже спокойна.

— Уверена? — он хмыкает и смотрит на меня так хищнически, как не смотрел еще никогда, кажется. У меня внутри все переворачивается.

— Ну да, — я отчаянно киваю.

— Тогда я жду тебя в игровой через пятнадцать минут. Прими душ и приходи полностью обнаженной. И… знаешь что? Прихвати свечи из шкафчика под раковиной.

— Свечи? — я задыхаюсь, захлебываюсь собственным вопросом.

— Ага.

Я сползаю с его коленей. Мне кажется, что он смотрит на меня исподлобья хитро-хитро, но я не понимаю, почему. Вместо этого я лишь пытаюсь справиться с нахлынывающими эмоциями.

Душ. И в игровую. Обнаженной. Не забыть свечи.

Через пятнадцать минут я на месте. Сжимаю в дрожащих пальцах две свечи темно-розового цвета. Ступаю босиком, перешагиваю порог, а он уже там, обнаженный по пояс, в черных джинсах, тяжелых ботинках, руки скрещены на груди.

— Ты готова?

— Н-наверное.

— Давай-ка договоримся. Сегодня ты называешь меня мастером и обращаешься исключительно на вы. Ты поняла меня?

— Д-да… мастер, — добавляю я после паузы.

— Хорошо, — он кивает и подходит к конструкции, похожей на гинекологическое кресло: — Забирайся.

29 глава. Чудо-кресло и чудо-машинка

Петр

Я злюсь на нее.

Я не присваиваю ее себе, я не имею права ей приказывать, запрещать, решать за нее… Она взрослая самостоятельная девушка, она сама должна делать свой выбор. Она захотела пойти в больницу к этому уебку — и она пошла. То, что он в очередной раз выебал ей мозг, внушил чувство вины и заставил сомневаться в правильности их разрыва, совершенно очевидно. Я бы даже не удивился, если бы Арина не захотела возвращаться в мой дом. Решила бы закончить эти «порочные» отношения, не быть «предательницей» и «шлюхой». Ведь он наверняка снова называл ее так…