Испытание

– Таким образом, в тирати свет и тьма являются независимыми сущностями, а не просто разными наименованиями одной и той же субстанции, образующей сферу.

«Интересно, – подумала я, – как же мне тогда их назвать? Добро и зло? Черное и белое? Удача и неудача? Нет, все не то».

– А как они соотносятся друг с другом? – поинтересовалась я. – Находятся в гармонии или враждуют?

Корвин припал к книге, перелистнул несколько страниц и покачал головой.

– Мы пошли с вами по неверному пути. Они такие, какие есть. Они не воюют и не дополняют друг друга, они друг друга уравновешивают.

– А любая чародейка, соответственно, нарушает это равновесие, так?

– Вероятно, надо спросить у них. – Корвин указал на три книги на столе. – Это религиозные трактаты, посвященные теории и природе чародейного волшебства. Древние верили, что чародеи сродни кузнецам, прядильщицам или аптекарям, работающим с исходным веществом, – они точно так же преобразуют материю.

Я слушала его, открыв рот, хотя и была немного разочарована. Все указывало на то, что ни само тирати, ни свет, знакомый мне с рождения, ни тьма, познанная мною недавно, не лишали меня способностей накладывать чары.

– Я догадываюсь, что еще нам следует почитать, – сказал Корвин. – Может, у вас тоже родились какие-нибудь идеи?

– Только одна, – неуверенно ответила я. – Мое ремесло – создавать чары. Однако, насколько я понимаю, наши предки чаще всего налагали проклятия. Предлагаю не ограничиваться только чарами.

Он задумался, кивнул и исчез – почти на целый час. Я же погрузилась в разглядывание ученых и мозаики на стенах. Когда Корвин вернулся, я придирчиво изучала стиль серафской мантии на фигурном горельефе одной из каменных стен.

– Вот несколько книг, – запыхавшись, произнес Корвин. – Точнее, не книг, манускриптов. Я их обожаю, они такие старинные. – Он застенчиво улыбнулся. – Читая книги, порой забываешь, что они написаны столетия назад. Иное дело свитки – разворачиваешь их и только о том и думаешь, сколько же тысяч лет прошло с тех пор, как их кто-то написал.

– Ничего подобного я никогда не видела.

– А я ни разу не видел, как накладывают чары или проклятие. И не умею декорировать складками вот это… Как называется то, что на вас надето?

– Карако. – Я провела рукой по оборчатому рукаву жакета из набивного ситца, отдавая должное его предупредительности и тому, сколь быстро он постиг глубину моей необразованности и понял, как невыносимо тяжело мне вобрать в себя всю ошеломляющую массу предлагаемых им знаний.

Весь следующий час мы корпели над свитками. В большинстве из них описывались захватывающие чародейные обряды, относящиеся к тирати, уже упомянутому Корвином. Однако свет и тьма рассматривались в них как совершенно раздельные управляемые сущности.

– Вряд ли нам это чем-то поможет, – вздохнул Корвин, – но это очень редкий свиток, рассказ о колдовских ритуалах, написанный одной из чародеек. Он и сам по себе очень любопытен.

Манускрипт представлял собой дневник о нескольких годах чародейства некоей женщины и велся, если верить Корвину, либо для самообучения, либо для коммерческих целей. Чародейка в основном работала с проклятиями, но также налагала и чары. Как и современные кудесницы, древняя чародейка использовала для своих целей исключительно глиняные таблички: наложив проклятие или чару на непросохшую глину, она затем наставляла заказчика, как эту табличку носить, куда вешать или закапывать, чтобы достичь желаемого результата.

– А вот это очень необычно, – произнес Корвин, указывая на отрывок текста посреди свитка. – Ее дом сгорел дотла, а ее дочь погибла в огне. Не совсем понимаю, зачем она упоминает об этом, если намеревалась использовать дневник для коммерческих целей. Возможно, она пыталась объяснить, какие потери и какой убыток она понесла.

Он продолжил читать и одновременно вкратце переводить прочитанное.

– А вот тут она жалуется, что ее колдовское искусство словно поразила чума и ей теперь сложно чародействовать, поэтому она вынуждена прикрыть лавочку на несколько месяцев… Но она возвращается…

– Почему сложно? – прервала его я срывающимся звонким голосом.

Корвин изумленно покосился на меня.

– Возможно, вы мне сами растолкуете, о чем тут речь: она утверждает, что проклятия вышли из повиновения, а свет чар смешивается с тьмой. И чтобы создать одну-единственную табличку, у нее теперь уходит слишком много времени.

Дрожащими руками я осторожно прикоснулась к свитку. Эта женщина, рожденная, возможно, тысячу лет назад, испытывала то же, что и я. Значит, мое предположение, что меня постигла кара за наложение проклятия, неверно – древняя чародейка, столкнувшаяся с трудностями в колдовстве, с завидной регулярностью творила как проклятия, так и чары.

Корвин продолжал читать и сжато переводить мне текст, но ничего занимательного в нем больше не обнаружилось. После некоторого перерыва женщина вернулась к чародейству, и, прежде чем манускрипт подошел к концу, мы узнали о еще одном годе ее жизни.

– А что потом? – спросила я. – Это конец ее работы или ее жизни?