Испытание человека (Пуруша-парикша)

“Индия” — это слово[477], которым европейцы в разные времена обозначали разные географические пространства в Азии (в основном Южной, но также и Юго-Восточной)[478]. В XIX веке понятие “Индия” стало отождествляться с империей, которую создали в Южной Азии британцы[479]. В 1947 г. британская Индийская империя была поделена на два государства: Индию и Пакистан (из которого, в свою очередь, в 1971 г. выделилось государство Бангладеш). В наши дни, в зависимости от контекста (“дискурса”) под словом “Индия” имеют в виду или государство, возникшее в 1947 г.[480], или (когда речь идет о времени до 1947 г.) по-прежнему весь тот географический и историко-культурный ареал, который (почти целиком) был охвачен британской Индийской империей. Однако теперь все чаще употребляются выражения “южноазиатский субконтинент” (в современных политических терминах это Республика Индия, Пакистан, Бангладеш, Непал и Бутан) и “Южная Азия” (что подразумевает еще Шри Ланку и Мальдивские острова).

Видьяпати, очевидно, не мог знать слова “Индия” в каком-либо из его европейских вариантов, поскольку жил за несколько десятилетий до того, как Васко да Гама открыл эпоху европейской экспансии в Южной Азии, эпоху интенсивного взаимодействия и взаимовлияния культур. Геополитические и геокультурные представления самого Видьяпати нам в точности неизвестны, но в унаследованной им традиции не было, пожалуй, такого слова, которое бы в полной мере соответствовало слову “Индия”[481].

“Литература” (в смысле “художественная литература”) — это также одно из понятий, возникших в Европе нового времени. И это понятие — достаточно изменчивое, не поддающееся жесткому определению даже в своем собственном культурном контексте[482]. Тем большая осторожность необходима при “перенесении” этого понятия в иные культуры.

В индийской традиции и, в частности, среди словесных богатств санскрита опять-таки не было такого одного слова, которое бы вполне соответствовало новоевропейскому слову литература. Санскритское vänmaya (от väk — ‘слово’, ‘речь’) обозначало все, что выражено в слове и словесно зафиксировано: от гимнов Ригведы до руководства по приручению слонов (ср. рус. “словесность”) — т.е. было шире по смыслу, чем понятие “литература”. Санскритское слово kävya (от kavi — ‘поэт’) обозначало тексты изощренные (неважно — стихотворные или прозаические), весьма особым образом сделанные — и может быть сопоставлено (хотя и не отождествлено по смыслу) с нашим словом поэзия[483]. Когда же современный исследователь говорит об “индийской литературе” или конкретно о “санскритской литературе”, он объединяет в одну совокупность (в одно множество), исходя из понятий своей культуры, различные тексты, которые их “родная культура” воспринимала или порознь, в разных рубриках и категориях, или, напротив, в рамках некоего более широкого целого[484].

Понятие “индийская литература” (как и понятие “санскритская литература”) сложилось в XIX в. в процессе изучения Индии европейскими (западными) учеными. Иными словами, это “конструкт” западной науки (индологии), понятие, возникшее в результате взаимодействия культур Индии и Европы. Подобным же “конструктом” — и даже еще более сложного рода — является понятие “история индийской литературы”.

Традиционная Индия (точнее сказать, Индия домусульманская и немусульманская) не выработала собственного понятия, аналогичного европейскому понятию “история”, не создала собственных традиций историографии, что было связано, очевидно, с определенным восприятием мироздания в целом и времени, в частности. Понятно, что до контактов с Западом не могло быть в Индии и такого понятия, как “история литературы”.

История Индии (Южной Азии) как целое воссоздается современной наукой вот уже двести с лишним лет. Параллельно идет и воссоздание (создание?) того, что называют “историей индийской (южноазиатской) литературы”. В обоих случаях картины, имеющиеся в нашем распоряжении, далеко не полны, в них много “белых пятен” и темных мест.

Тем не менее, учитывая определенную условность таких понятий, как “индийская литература”, “санскритская литература” и т.п., попытаемся обрисовать в самом общем виде стоящую за ними историческую реальность, чтобы таким образом поместить Видьяпати и его книгу в “родной” историко-культурный контекст.

Прежде всего надо сказать, что историческое понятие “Индия” (“Южная Азия”) по своему внутреннему многообразию сопоставимо с таким понятием, как “Европа” (по крайней мере “Западная Европа”). А понятие “индийская (южноазиатская) литература” может быть сопоставлено с понятием “европейская литература”[485].