Испытание Эриксоном. Личность мастера и его работа

Основным инструментом эриксоновского метода служит коммуникация психологического уровня (косвенная) (ср. Lankton, Lankton & Brown, 1981; Lankton & Lankton, 1983). Хейли (1982) отмечал, что одно из величайших умений Эриксона состояло в его способности влиять на людей косвенным образом. Он был похож на часовщика, который, ремонтируя часы, аккуратно простукивает их и возится с задней крышкой корпуса. Он, как правило, никогда не встряхивает часы, чтобы заставить их работать (Zweig в Van Dyck, 1982).

Разрабатывая косвенные техники, Эриксон отмечал, что коммуникация происходит на нескольких уровнях: это вербальное содержание, невербальное поведение, а также подтексты каждого из них. Косвенные коммуникации, фактически, это подтексты, а не явное содержание. Ответные реакции на них осуществляются без полного осознания со стороны субъекта (Zeig, 1985a). Эриксон настолько хорошо проводил многоуровневую коммуникацию, что мог вести частную беседу с любым человеком из не знакомой ему аудитории (Haley, 1982).

Некоторые эксперты утверждают, что лишь малая доля реакций на коммуникацию является следствием ее вербального содержания. Большинство реакций обусловлено бессознательным восприятием подтекстов. Изучая коммуникацию, понимаешь, что огромное значение имеет результат воздействия сообщения, а отнюдь не искусные техники или возможные присутствующие в нем значения. Результат торжествует над структурой.

Эриксон прекрасно все понимал. Он дополнял это знание пониманием собственных ценностей пациента, так как оба этих аспекта направляют внутренние ассоциации и производят изменения до тех пор, пока критическая масса ассоциаций не позволит пациенту самостоятельно осуществить изменение (Zeig). С самого начала процесса терапии он считал, что его пациенты самодостаточны и обладают необходимыми ресурсами для удачного завершения терапии. Задача терапии Эриксона (а также тех терапевтов, на которых он оказал влияние) — помочь пациентам активизировать прежде не использованные потенциалы, необходимые для изменения.

Осуществляя это, Эриксон делал то, на что никто другой до него не решался. Он порвал с традицией во всех направлениях.

Традиционно считается, что терапия основана на анализе и понимании. В согласии со своей теоретической ориентацией, терапевт интерпретирует пациенту то, что он «на самом деле имеет в виду». Как правило, это включает конфронтацию и анализ слабостей и недостатков. Получив полезный опыт применения некоторых из терапевтических подходов, могу привести несколько весьма упрощенных и порой даже забавных примеров. Так, если пациент входит в кабинет и говорит: «Сегодня действительно замечательный день», психоаналитик может сказать: «Вы обращаетесь со мной ужасно бесцеремонно. Вы, похоже, путаете меня с кем-то из персонажей своего прошлого». После этого практик прорабатывает аспекты переноса в их взаимоотношениях. (Беда психоанализа, к сожалению, состоит в том, что жизнь искажает перенос.)

Если терапевт — трансактный аналитик, в ответ на ту же форму коммуникации он может заметить: «Хорошо, это мне знакомо. Ваше обращение к прошлому приводит к игре и дурному шантажу с вашей стороны. Это укрепляет ваш трагический сценарий неудачника. Итак, говорите напрямую».

Гештальтист может отнестись к ситуации совершенно по-другому и ответить: «Ага, вот где разрыв. Посадите „день“ на пустой стул, поговорите с „днем“, а потом сами станьте „днем“ и поговорите с собой».

В каждом случае суть психотерапии — интерпретация. Пациент говорит на нескольких уровнях, не осознавая сути коммуникации. С формальной точки зрения, труд терапевта состоит в том, чтобы способствовать пониманию структуры прошлого или структуры настоящего.

Однако кто-то скорее предпочтет насладиться цветами, нежели рассуждать о семенах (Zeig, 1985a). Эриксоновский подход утверждает: если пациент достаточно умен, чтобы говорить нечто на одном уровне и подразумевать множество других вещей, то психотерапевт должен быть умен не меньше, ему необходимо уметь говорить одно и подразумевать нечто другое, имеющее направленную терапевтическую ценность (Zeig, 1980a).

Идея применения терапевтической многоуровневой коммуникации не нова. Эрик Берн (1966) утверждал, что каждая коммуникация состоит из социального и психологического уровней. Подобно этому, Бейтсон и Рюш (1951) говорили, что каждая коммуникация содержит отчет и приказ. Вацлавик (1985) полагал, что каждая коммуникация имеет как индикативный (указывающий), так и инъюнктивный (предписательный) аспекты. Общеизвестно, что коммуникации не просто несут информацию: они также побуждают слушателя «сделать что-то». Эриксон извлекал пользу именно из этого положения; его подход использовал предписательный аспект, поскольку именно этот аспект терапевтичен. Следовательно, терапия отныне основана не на понимании, но на воздействии.