Испытание льдом

Но вскоре нам пришлось сняться с этого открытого места и идти дальше, так как поднялся восточный ветер. Снова взявшись за весла, мы шли среди айсбергов, пока не добрались до превосходной гавани. Так мы прошли еще пять миль и были теперь в 80 милях от бухты Поссешен.

20 августа. Минувшей ночью поднялся крепкий ветер и на море началось сильное волнение, продолжавшееся весь день. Это полностью исключало дальнейшее плавание, но позволило нам вытащить лодки на берег для ремонта.

22 августа. Сочли благоразумным снова сократить паек до двух третей нормы. 23 и 24 числа вынуждены были оставаться на месте из-за продолжавшегося штормового ветра, тумана и дождя.

26 августа. В четыре часа утра, когда все спали, вахтенный Дэвид Вуд увидел поблизости парус, о чем он немедленно доложил Джемсу Россу. Посмотрев в подзорную трубу, тот убедился, что действительно перед ним был корабль. Все высыпали из палаток на берег и стали строить догадки об оснастке, назначении и курсе корабля, хотя и в тот момент нашлись скептики, утверждавшие, что это всего-навсего айсберг.

Но мы не теряли времени: спустили на воду лодки и стали подавать сигналы, поджигая намоченный порох, и, наконец завершив погрузку, в шесть часов утра оставили бухточку. Продвигались мы медленно, так как штиль перемежался со слабым ветром, дувшим во всех направлениях. Но все же мы приближались к кораблю и поравнялись бы с ним, если бы тот оставался на месте.

К несчастью, поднялся штормовой ветер и корабль помчался под всеми парусами на юго-восток, так что наша лодка, которая была впереди корабля, вскоре оказалась у него за кормой.

Около десяти часов мы увидели на севере другое парусное судно, которое, казалось нам, легло в дрейф, дожидаясь своих лодок. Одно время, когда судно стояло, нам почудилось, что нас заметили. Но увы, это было не так, ибо оно вдруг пошло под всеми парусами. Вскоре мы поняли, что и это судно от нас быстро уходит. То был самый напряженный момент из всех пережитых нами: видеть, что мы совсем близко от двух кораблей, каждый из которых мог положить конец нашим страхам и мучениям, и сознавать, что нам, вероятно, не удастся подойти ни к одному из них.

Но нужно было подбадривать людей и время от времени уверять их, что мы приближаемся к кораблям. Наконец, к нашему великому счастью, наступил штиль, и мы теперь действительно стали так быстро сближаться с судном, что в 11 часов увидели, как оно остановилось, обстенив все паруса, и с него спустили шлюпку, немедленно направившуюся нам навстречу.

Вскоре шлюпка подошла к нам, и старший спросил нас, не потерпели ли мы кораблекрушение. Ответив на этот вопрос утвердительно и справившись о том, как называется их судно, я попросил, чтобы нас взяли на борт. Мне ответили, что перед нами «Изабелла» из Гулля, которой некогда командовал капитан Росс[90]. На это я ответил, что именно обо мне и идет речь, а мои люди — команда «Виктори». Старший на шлюпке был действительно ошеломлен этим сообщением, что нетрудно было заметить по выражению его лица. В этом я не сомневаюсь, и все же он с неуместным упрямством, какое люди имеют обыкновение проявлять в подобных случаях, стал уверять меня в том, что я погиб еще два года назад. Однако мне без особого труда удалось убедить его в том, что эти выводы, сделанные на основании расчетов, несколько преждевременны.

Тогда этот человек немедленно отплыл к своему судну, чтобы сообщить там полученные сведения, повторяя, что нас уже давно считают погибшими, и не только они, но все в Англии.

Пока мы медленно приближались вслед за ним к судну, он прыгнул на борт и в мгновение ока вся команда выстроилась на реях, а когда мы подошли на расстояние одного кабельтова, нас встретили троекратным «ура». Мы, не теряя времени, поднялись на мое старое судно, где капитан Хемфрис приветствовал всех нас так сердечно, как подобает моряку.

Никогда люди не выглядели более жалкими, чем наша команда. Никакой ирландский бродяга не мог бы вызвать большего отвращения, чем мы, у тех, кто не знает, что такое нищета.

Небритые с незапамятных времен, грязные, в рубище из звериных шкур, даже не в лохмотьях цивилизованных людей, и исхудавшие до костей — такими истощенными и жалкими мы тогда выглядели. И тот контраст, какой представляли на нашем фоне хорошо одетые и упитанные люди, думается, заставил всех нас прочувствовать, во что мы превратились и как выглядели в глазах других.