В эту ночь бесчинствовал буйный ветер и поднялась страшная качка. Длинный и узкий «Пайонир», казалось, стремился выбросить весь рангоут за борт и не слушался никаких маневров измученных качкой офицеров и матросов, пытавшихся его успокоить. Быстро наступивший рассвет показал, что нас отнесло далеко на север, а когда мы пошли на юг, лед оказался в малоприятной близости с подветренной стороны. Казалось, лед кипел; такое впечатление создается при виде его кромки в шторм. То было жуткое зрелище, но у нас осталось по крайней мере то утешение, что у винтового судна есть выбор — войти в пак или держаться на чистой воде. Наш старший рулевой, старый морской волк, бывший китобой с продубленным лицом, беспокойно смотрел на подветренную сторону и, наблюдая, как треплет «Резольют», ворчал: «Ну раз они теперь у подветренной кромки пака, то чем раньше надумают войти в него, тем лучше». — «Почему так, Холл?» — осведомился я. — «А потому, сэр, — ответил старик, — что корабль продвинется на один фут, а ветром его снесет на два. Так они ничего не добьются».
«Вероятно, — спросил я, — вам раньше доводилось попадать в такой пак на худших судах или на подветренную сторону и все же избежать гибели?» — «О господи, сэр! Да среди китобойцев тоже попадались дрянные суда, но, думается, тихоходнее, чем «Резольют», не было. Как бы то ни было, с этим приходится мириться. Вот не далее, как в прошлом году, мне довелось быть у залива Камберленд. Примерно 10 октября поднялся сильный южный ветер и нагнал такое волнение, что мы чуть не пошли ко дну. Мы пытались удержаться на чистой воде, но тщетно — все паруса сорвало и был дикий холод. Но капитан наш был не из робких, и он сказал: «Ну, ребята, хоть и поздно, а надо добраться до бухты Хэнгмен. Если не дойдем, не отвечаю за то, где мы окажемся утром».
И вот мы поднажали, сэр, чтобы отыскать эту дырку в стене. У нас был зарифленный марсель, а небо казалось мутным, как гороховый суп. Дело складывалось скверно, уверяю вас, сэр. Как раз когда стемнело, мы обнаружили, что очутились у самых скал. Суждено ли нам погибнуть или спастись, мы не знали, пока наконец не повезло попасть в маленькую бухту со спокойной водой, где и стали на якорь. На следующий день начался штиль и вокруг судна образовался молодой лед. Нельзя было ни прорубить проход через него, ни протащить судно. А продовольствия у нас осталось всего на три месяца, и мы уже решили, что погибнем голодной смертью, когда вдруг со стороны суши подул сильный ветер. Ценой невероятных усилий нам удалось выбраться из этих краев, и мы не мешкая отправились прямо на родину».
Оказалось, что «Ассистанс» и «Интрепид» заходили в пролив Уолстен-холм и обследовали северный берег пролива Ланкастер до самого мыса Райли, но никого там не обнаружили. Впрочем, при высадке на берег были обнаружены многочисленные следы того, что здесь некогда побывали британские моряки: обрывки одежды, разбитые бутылки и инструмент с длинной ручкой, чтобы доставать со дна моря различные предметы. Можно было также определить место, где стояла палатка. Затем на острове Бичи они увидели гурий, и туда направился «Интрепид».
Когда пароход подошел к самому острову, на берег послали шлюпку с офицерами и матросами. Высадившись, моряки и здесь нашли следы пребывания европейцев. Нетрудно догадаться, с каким волнением люди взбирались по крутому склону и разбирали гурий, перевернув каждый камень и даже перерыв под ним землю. Но увы! Ни документов, ни записей не нашли!
Люди, отплывшие на шлюпке с «Интрепида», не захватили с собой никакого оружия и теперь, стоя на вершине утеса, к своему ужасу, увидели, что к лодке быстро приближается огромный белый медведь. К счастью, два матроса, оставшиеся караулить шлюпку, увидели мишку раньше, чем тот их заметил, и, спустив ее на воду, поспешили к пароходу. Дозорные на утесе без сожаления увидели, что медведь, немного проплыв вслед за лодкой, повернул к паковому льду, подальше от берега. Этот случай, а также опасение, что лед может разобщить корабли, побудили поисковую партию возвратиться на свое судно. У команд обоих кораблей после ее рассказов создалось впечатление, что найденные вещи — остатки спасавшейся здесь или потерпевшей крушение партии с «Эребуса» или «Террора».