Капитан приютил в своем доме в Лондоне молодого человека, по имени Генри Грин. Родом из Кента, он был сыном почтенных родителей, но вел такой образ жизни, что растерял всех друзей и промотал все, что имел. Предприниматели, снарядившие наше судно, ничего не знали об этом Грине, и он тайно был взят на борт в Грейвсенде. В Харуиче Грин и некий матрос, по имени Уилкинсон, хотели дезертировать. В Исландии Грин повздорил с корабельным врачом и ругался по-голландски, но когда они сошли на берег, то устроил тому здоровую английскую трепку. Из-за этого вся команда крайне обозлилась на Грина, а врача с большим трудом удалось уговорить вернуться на судно. Я рассказал о происшествии капитану, но тот посоветовал мне не вмешиваться в это дело, добавив, что у врача слишком острый язык, который может рассорить его даже с лучшим другом. Но помощник капитана Джуэт приложил свои руки, чтобы раздуть ссору, и, напившись, долго разглагольствовал перед плотником, что капитан взял-де с собой Грина, чтобы шпионить за неугодными ему людьми.
Когда об этом стало известно капитану, тот решил было возвратиться в Исландию, хотя мы удалились от острова на целых 40 лиг, и отправить Джуэта домой на рыбачьем судне. Но его заверили, что все уладилось. А сам Грин держал себя прилично, втерся в доверие к капитану и старался всячески угодить ему (правда, когда речь заходила о религии, он говорил про себя, что он-де вроде белой бумаги, на которой можно писать что угодно).
После смерти пушкаря следовало устроить аукцион у грот-мачты, как полагается в этих случаях, если кто-нибудь из команды нуждается в вещах покойного. Получает их обычно тот, кто предложит больше. У покойного был серый камзол, и Грин просил у капитана в доказательство дружбы отдать ему эту вещь, обещая заплатить столько же, сколько согласен заплатить любой другой. Капитан заверил, что он выполнит просьбу, и поэтому отказывал всем, заявляя, что эту вещь получит только Грин и никто иной.
Однажды, несмотря на то, что было упущено подходящее время, капитан отдал приказание плотнику начать строительство дома на берегу. Между тем, когда мы впервые сюда прибыли (и когда дом действительно можно было построить), капитан не хотел об этом и слышать. Плотник ответил, что при таких снегах и морозах он не может, да и не хочет браться за эту работу. Услышав такой ответ, капитан вытащил плотника из каюты, избил, изругал последними словами и угрожал повесить. Плотник заявил капитану, что знает свои обязанности лучше его и что он-де корабельный плотник, а не домостроитель.
Назавтра после стычки Филипп Стаф взял охотничье ружье и отправился с Генри Грином на охоту. Узнав об этом, капитан Гудзон крайне рассердился на Грина и решил, что камзол пушкаря получит помощник капитана Роберт Байлот, которому и отдал эту вещь. Видя такое дело, Генри Грин потребовал, чтобы капитан выполнил данное ранее обещание. Тогда капитан набросился на Грина и заявил, что если даже его друзья не рискуют дать ему в долг 20 шиллингов, то с какой стати он должен ему доверять? Мало того, он сказал Грину, что никакого жалованья тот не получит (между тем капитан обещал, что заплатит ему сполна, как любому матросу на судне, и по возвращении добьется зачисления его в гвардию принца). Дальше вы увидите, как по наущению дьявола Грин стал чинить капитану всяческое зло.
Все то время бог был к нам милостив, и за три месяца мы добыли не меньше сотни птиц, похожих на куропаток, но белых как молоко[51]. Весной эти птицы исчезли, а вместо них прилетели разные другие, как то: лебеди, гуси, утки и чирки; однако подстрелить их было нелегко.
Мы обшаривали все лесистые холмы и долины в поисках пищи, пусть самой плохой. Мы не брезговали даже ягелем и головастиками. Богу было угодно, чтобы Томас Вудхауз нашел почки какого-то дерева, пропитанные чем-то вроде скипидара. Из них врач готовил отвар для питья, а также прикладывал нагретые почки к больным местам. От этого лечения все больные сразу почувствовали облегчение.
И вот примерно в начале ледохода в заливах на судно явился дикарь, чтобы на людей посмотреть и себя показать. Он был первым, кого мы увидели за все это время. Мы обошлись с ним учтиво и ласково, надеясь извлечь из встречи большую пользу.
Капитан подарил дикарю нож, зеркало и пуговицы; он принял их с благодарностью и знаками показал, что пойдет спать, а затем возвратится. Так он и сделал, вернувшись с санями, на которых были две оленьи и две бобровые шкуры. Под мышкой он держал мешок, из которого вытащил предметы, подаренные ему ранее капитаном, и, положив нож на одну из бобровых шкур, а зеркало и пуговицы — на другую, предложил капитану все это взять, что тот и сделал. Тогда дикарь взял обратно подаренные ему капитаном вещи и снова положил их в свой мешок.