Испытание льдом

Затем капитан показал дикарю топор, за который тот предложил одну оленью шкуру, но капитан хотел получить обе, и дикарь неохотно на это согласился. Показав жестами, что и к северу и к югу от нас есть люди и что после стольких-то ночей он придет снова, дикарь ушел, но больше к нам не возвращался.

Но вот во льдах образовались такие большие разводья, что можно было спустить лодку, и капитан приказал Генри Грину и другим отправиться на рыбную ловлю. В первый день они наловили 500 рыб величиной с большую селедку и немного форели. Мы уже начали серьезно надеяться, что нам удастся пополнить запасы. Но такой улов за один день оказался самым большим. В течение многих дней не удавалось добыть и четверти этого количества.

На рыбной ловле Генри Грин и Вильям Вильсон сговаривались с другими захватить сеть и шлюпку и сбежать. Но капитан сам взял шлюпку, чтобы исследовать берег, плывя к югу и юго-западу, и попытаться встретиться с людьми, так как в этом направлении он видел лесной пожар.

Итак, капитан взял сеть, шлюпку и запас продовольствия на девять дней и отправился на юг. Оставшимся было приказано взять на борт воду, лес и балласт и до его возвращения подготовить судно к отплытию. Он был уверен, что если ему повстречаются дикари, они снабдят его большим запасом свежего мяса. Но случилось так, что капитан возвратился с еще меньшими запасами, чем выехал, и хотя местные жители подожгли лес на его пути, они не вышли ему навстречу.

Возвратившись, капитан начал готовиться в обратный путь и прежде всего раздал команде весь хлеб, хранившийся в трюме. На каждого человека пришлось всего по одному фунту, и, деля хлеб, капитан плакал, что его так мало. Чтобы раздобыть еще хоть немного пищи, послали лодку на рыбную ловлю. Она ушла в пятницу утром и вернулась в воскресенье в полдень, но привезла всего 80 маленьких рыбок, чтобы заполнить 18 голодных желудков. После этого мы снялись с якоря и, покинув место зимовки, вышли в море.

Хлеб кончился, и нам пришлось довольствоваться одним сыром, которого оказалось всего пять головок. Команда начала роптать, так как, по подсчетам людей, должно было остаться девять головок. Капитан разделил сыр поровну, хотя некоторые советовали ему этого не делать, напоминая, что среди команды есть такие люди, которые сразу все съедят, будучи не в состоянии справиться со своим аппетитом.

Я знал о том, что раньше Генри Грин отдал половину двухнедельного хлебного пайка на сохранение товарищу и просил его до следующего понедельника ничего ему не давать. Однако уже в среду вечером Грин забрал хлеб обратно и съел весь паек, выданный на первую неделю. Боцман Вильсон съел за один день весь двухнедельный хлебный паек, а потом два-три дня провалялся на койке, корчась от боли.

Капитан раздал весь сыр по следующей причине: головки были разного качества, и он решил дать всем лично убедиться, что никого не обманывает и каждый получит одинаковое количество и плохого и хорошего сыра. Всего было роздано по три с половиной фунта на семь дней.

При попутном ветре мы пошли на северо-запад, но ночью в понедельник 18 июня попали во льды и простояли до следующего воскресенья, хотя и видели землю. Тогда капитан сказал юнге Николасу Симмсу, что прикажет взломать и обыскать все сундуки, чтобы проверить, не припрятан ли в них хлеб. Затем он велел юнге, если тот утаил хлеб, возвратить его. Юнга выполнил приказ и принес капитану в мешке 30 ковриг.

Когда мы стояли во льдах, ночью в субботу 21 июня боцман Вильсон и Генри Грин пришли ко мне в каюту, так как я лежал с больной ногой, и сказали, что они и остальные их сообщники собираются бросить в шлюпку капитана и всех больных, предоставив им спасаться, как они смогут, ибо на судне осталось провизии менее, чем на две недели, даже при тех ничтожных пайках, которые мы получали. Посетители добавили, что вот-де мы застряли во льдах, а капитан ничего не предпринимает, тогда как они уже три дня ничего не ели. Вот они и решились так или иначе покончить с этим и любой ценой исполнить задуманное или погибнуть.

Услышав подобные речи, я сказал, что не ожидал от них такого. Как могут семейные люди, у которых есть жены и дети, отважиться на столь низкое преступление перед богом и людьми; почему они обрекают себя на изгнание из родной страны, ставя вне закона?

Генри Грин попросил меня не волноваться. Он, дескать, знает, что его ожидает нечто похуже — виселица на родине, и, выбирая из двух зол, все же считает, что лучше висеть дома, чем умереть с голоду на чужбине. Но питая ко мне добрые чувства, они решили оставить меня на судне.

Я поблагодарил их, но сказал, что поступил на судно не для того, чтобы бросить его или причинить вред самому себе и другим подобным поступком. Тогда Генри Грин заявил, что, раз так, пусть моя судьба решится в лодке. «Если нет иного средства, — сказал я, — да исполнится воля божья».