– Слушай, сейчас такие подделки, эксперты теряются. Шишкина и Айвазовского подделывают – никакая экспертиза отличить не может. Хотя был прецедент. Нашелся какой-то умник. Они поохали, поахали, свалили все на родственников, которые наследство оставили, и деньги вернули, с возмещением морального ущерба, чтобы не трепался. А он и не трепался. Кому охота в дураках ходить. И потом, они так делали, что их покупатели не пересекались. Но страх, конечно, был. Хотя раньше – больше. А сейчас все воруют, что могут. И по-крупному, и по-мелкому. Взятки берут, откаты. И никто ничего не боится. А здесь люди своим трудом зарабатывают. Да, с гнильцой бизнес. А где не без этого? – усмехнулась Жанка. – Бизнес всегда либо смердит, либо пованивает, особенно в нашей любимой стране. Это тебе, школьной училке, не понять, вы с Сережкой беззубые. А все, кто рискует, пьют шампанское, «Вдову Клико», и едят устриц на Лазурном Берегу. И отказываться от этой жизни, один раз понюхав, не собираются, поверь мне! Я их видела-перевидела. Никакие риски в ответ не входят. У кого хватает наглости, смелости или чего там еще – все руками и ногами держатся за свою дольче виту. – Жанка икнула и испуганно сказала: – Что-то мне хреново, Ленка!
Лена подхватила ее и поволокла в ванную.
– В туалет, – скомандовала Жанка заплетающимся языком.
Из туалета донеслись утробные звуки. Потом Лена поднимала Жанку с пола, затаскивала в ванную, мыла холодным душем, вытирала, укладывала в постель и поила крепким и сладким чаем. Когда наконец посмотрела на часы, было полпервого ночи. Она позвонила мужу и сказала, что останется у Жанки, ей, бедняге, совсем плохо. Впрочем, это была чистая правда. Лена бросила на ковер одеяло и подушку, укрылась пледом, но поняла, что заснуть не может.
Было страшно и одновременно противно и мерзко – от того, что ее посчитали последней дурой и наивной овцой, что, впрочем, оказалось чистой и абсолютной правдой. Развели ее, как последнюю лохушку. Подставили. Заставили врать. Она ругала себя, что соблазнилась деньгами, врала мужу, придумывая хитроумную историю. Втянула Эллу. Если та узнает, ее точно хватит инфаркт или инсульт. И виновата в этом будет ее скромная родственница Леночка, которой она безмерно доверяла. Тихая и честная учительница средней школы, верная жена, заботливая дочь, примерная мать. А Танька-Селедка? Обманутая Татьяна Александровна Лосева? Понятно, не на последнее гуляла. Но разве дело в этом? Разве ее, Лену, это оправдывает? И вообще, как там, в Уголовном кодексе: незнание не освобождает от ответственности. Правильно.
Лена встала, взяла пачку Жанкиных сигарет, послушала ее хриплое дыхание и пошла на кухню. Вот там она в голос разревелась. Рыдала так, что начался кашель. Она прикрыла дверь на кухню, боясь разбудить Жанку, и попыталась найти хотя бы валокордин. Увы, в Жанкиной аптечке были только контрацептивы – она всегда отличалась отменным здоровьем. Лена открыла окно и умылась холодной водой. Не дай бог, проснется Жанка – как ей объяснить эту истерику? Потом она нашла в холодильнике полбутылки водки и залпом выпила полстакана. Минут через пятнадцать стало немножко легче, и она стала думать, как ей быть. Позвонить Славе – означало подставить Жанку и Эдика. Хотя на этого умельца ей было глубоко плевать. Хороша парочка – Шерочка с Машерочкой. «Отец, слышишь, рубит, а я отвожу», – усмехнулась Лена и вздохнула: хорош смех!
Да черт с ними! А она, Лена? А если приедет Танина невестка Лариска? А она точно приедет. И Таня подарит ей браслет с крабом и расскажет всю историю. А та пойдет и проверит. Ведь за такое и вправду могут прибить. В лучшем случае – потребовать назад всю сумму. Славу никто не видел, и она, понятно, от всего откажется. Скажет, что Лена сумасшедшая. В худшем – Танины родственники заявят в следственные органы или в прокуратуру. Слава откупится – с ее-то деньгами! Или смоется в свой Париж. А сядет Лена, как соучастница. Сажают всегда крайних, а не организаторов – это ясно. Дети останутся сиротами, родители умрут от горя и позора, а Сережа от нее откажется, потому, что он любил другую Лену – честную и бескорыстную. А эта – аферистка и обманщица. В общем, захотелось броситься в окно – прямо сейчас. Лена с силой открыла створку – пятнадцатый этаж. Стало холодно и страшно. Она села на табуретку и опять разревелась. Вся ее жизнь показалась мелкой и ничтожной. Она вспомнила стихи Евтушенко: