Испытание медными трубами (сборник)

– Да вот так. Тринадцатого декабря ее машина сбила. Насмерть, прямо у дома, на Тверской. – Элла опять вздохнула. – Вот так-то. Все было у человека – и здоровье, и деньги. Весь мир у ног, живи – не хочу. И вкуса к жизни она не потеряла: и тряпки новые покупала, и цвет волос меняла раз в полгода. И платье сшила к Новому году. Под те аметисты. Всех убить хотела. А видишь, как вышло. Человек предполагает, как говорится… Жалко ее – неплохая баба была. Невредная. Богатством не очень кичилась – в меру. Похоронили ее, конечно, по-царски. Сынок постарался. Все честь по чести. Отпевали в Елоховской. Гроб полированный, с бронзой. Только ей уже точно все равно. А если бы знала – была бы довольна. – Элла усмехнулась и вздохнула: – А в Марбелью я так и не съездила. Ну, да черт с ней. Весной поеду в Юрмалу, в санаторий. Вот такие дела, Лена.

Распрощались.

Лена сидела на табуретке и держала в руке телефонную трубку.

– Мам, ты что застыла? – На кухню зашли сын и дочь.

Дочь рассмеялась:

– Ты что как мумия, мам?

– Ничего, – сказала Лена.

– Ну тогда пойдем веселиться! – И дочь потянула ее за руку.

– И есть очень хочется, – добавил сын.

Лена встала, словно под наркозом. Села за стол. Родные внимательно смотрели на нее.

– Ну? – сказал с раздражением муж. – Что опять не так?

– А действительно! – Лена тряхнула головой, улыбнулась и стала раскладывать по тарелкам салаты.

Она сглотнула слюну и почувствовала, что в первый раз за несколько месяцев захотела есть. Она съела полную тарелку салата и положила добавки. Все смотрели на нее с удивлением.

– Мам, а ты не беременная? – хихикнул сын.

– Дурак! – ответила Лена.

– Хороший диалог! – усмехнулся муж.

В двенадцать, под бой курантов, подняли бокалы. А потом, когда наконец наелись, все пошло как обычно: раздача подарков, танец вокруг елки, щелканье пультом перед телевизором. Часа в два все захотели гулять. На улице, озаряя небо разноцветными вспышками, громко рвались петарды и вспыхивали огненными фонтанами фейерверки.

Лена гулять не пошла – сказала, что уберет со стола и накроет чай. Когда захлопнулась входная дверь, она вышла на кухню, и, не зажигая света, прижалась лбом к холодному и темному стеклу. На улице вовсю шло веселье. Вот и все, подумала она. Это называется – концы в воду. Теперь никто и никогда не уличит ее в афере. Даже если ушлая Танина сноха найдет украшения, вряд ли ее заинтересует их происхождение. Она никогда не узнает, сколько потратила на них ее транжира-свекровь. Заберет все себе и будет спокойненько носить, не подозревая о подлоге. Короче говоря, все шито-крыто. Значит, Лена спасена. Ей ничего не грозит – ни бандиты, ни правоохранительные органы. И не придется общаться со Славой – уже счастье. Потому что с ней все равно не справиться – силы слишком не равны. Получается, что Татьянина смерть спасла Лену от позора и мук. Получается, что она должна радоваться этому событию – смерти ни в чем не повинного человека. Она, Лена. Приличный, казалось бы, человек. Или – когда-то приличный человек. Она подумала о том, что ее поразило больше всего – смерть Татьяны или собственное освобождение. Наверно, эти вещи неразрывно связаны, успокаивала она себя. И значит, на ней еще один грех.

Шумно ввалилась довольная, вымокшая от снега и уставшая семья. Все дружно потребовали чаю с лимонным пирогом. К четырем утра разошлись по своим комнатам. «Надо сходить в церковь, – вдруг подумала Лена. – Поставить свечки и попросить прощения. Наверно, станет легче. Потому что потом надо будет жить. И растить детей. И любить мужа. И ходить на работу».

В первый раз за долгие месяцы она моментально и крепко уснула – как провалилась. И было уже не так страшно проснуться утром.

Первого днем все выкатились на кухню, часам к трем – заспанные, зевающие и вялые. Но вчерашние яства доели с удовольствием. Главой семейства была дана команда бездельничать всем, сколько душе угодно. Дети, конечно, бросились к компьютеру, начались, как обычно, крики и разборки. Лена убрала со стола и пошла в спальню:

– Я поваляюсь?

Муж кивнул:

– Имеешь право!

Лена легла в кровать, подоткнула под себя одеяло – уютно, как в детстве. Но спать не хотелось – при том что она чувствовала огромную усталость, и душевную, и физическую.

«Муки совести, – подумала она. – Вот так выглядит душевный раздрай – как полнейшее бессилье».