Половина из тех, кто находился в блиндаже, не принимали в управлении боем никакого участия, хотя считали своим долгом находиться поближе к комбату, одни с целью контроля, другие для помощи и совета, третьи для того, чтобы информировать из первых рук своих начальников о происходящем. И вот настала решительная минута, когда события, как лучи через линзу, сфокусировались в одной точке — на Иванове. Только он один мог сейчас решить, какой шаг надлежит предпринять. Это уж потом каждый на свой лад будет судить и рядить, как следовало поступить, а сейчас царило полное и тягостное молчание.
— Ладно, — промолвил Иванов. — Зырянко, запрашивайте в ротах обстановку. Связист, вызывайте командира полка!
Фишер не поверил своим ушам, услышав весть о том, что гитлеровцы ворвались в Дудкино, что рота уничтожена.
— Что? Не может быть! Да ты думаешь, о чем говоришь? — и вдруг взорвался, разразился площадной бранью: — Мерзавец! Трус! Я расстреляю тебя как изменника! Под суд! Понял? Немедленно поднимай всех, кто есть, и вышибай гитлеровцев! Лично, лично! Сам! И чтоб через час Дудкино было очищено, или я вас, сукиных сынов, всех порасстреляю. Сам, своей рукой! Понял?..
В трубке что-то грохнуло, затрещало.
— Але, але, центральная! Але! — зачастил связист, но на его голос никто не отозвался. — Не отвечает. Положил трубку, — деликатно заметил связист.
Иванов сидел словно оглушенный случившимся, словно он и являлся самым виноватым в беде батальона, оказавшегося на пути гитлеровской дивизии. Старший политрук Сыров, весь день не отходивший от Иванова, слышал произошедший разговор и тревожился не меньше комбата, потому что пес ответственность наравне с ним. Предстояло докладывать Шмелеву, а как, как признаться в том, что не оправдал возлагавшихся надежд? Он тронул Иванова за плечо:
— Надо что-то предпринимать. Что будем делать? Решай…
Иванов не успел ответить, связист сунул ему трубку в руки: вызывают! Говорил Миронов — комиссар полка. Он не бранился, говорил спокойно, однако сурово: почему допустили прорыв укреплений полосы, почему не управляли боем? Отсиживались в блиндаже, вместо того, чтоб… Разговор был прерван на полуслове — вызывала дивизия. Если хорошая весть идет пешком, то плохие разлетаются птицами. Горелову доложили обстановку в общих чертах, теперь он требовал объяснений конкретных. Иванов выложил все, что ему было известно. Он знал горячий нрав генерала и откровенно его побаивался. Этот не станет кричать, а просто поставит к стенке и будет прав, и никому решение не обжалуешь. Генерал полный хозяин в дивизии и волен сам наказывать или миловать подчиненных.
— Ну вот что, — заговорил генерал, — за такими укреплениями можно сидеть год, а вы отдаете на второй день врагу Дуд-кино и сводите к нулю всю трехмесячную работу дивизии. Неужели вы думаете, что немец дурак и станет еще где-то прорывать укрепленную полосу, если это удалось ему у вас? Да он попрет сюда валом, только дай ему опомниться! Надо немедленно выправлять положение. Собирай всех, кто есть, и контратакуй. И чтобы к утру Дудкино было ваше. Не сделаешь — пеняй на себя, отдам под суд. Ты там командир, с тебя и полный спрос. Задачу понял? Как у тебя с боеприпасами?
— Мины на исходе, и большие, и малые.
— Ладно, я тут подтолкну своих, чтоб подбросили прямо к тебе, минуя боепитание полка. Не клади трубку, с тобой комиссар хочет поговорить…
Воспользовавшись минутным перерывом, Сыров поднялся:
— Вы тут готовьтесь, а я в роту Карнаухова. Я быстро…
Он страшился разговора со Шмелевым, ведь тот потребует разъяснений, а что ему сказать? В роте хоть что-то узнаешь.
Ночь темная, и в разрывах туч проблескивают звезды. Землю приморозило. Огнистые трассы пулеметных очередей метались, пересекаясь на встречных курсах. Шел бой, значит кто-то из защитников еще оставался в живых. Сыров пригнулся и побежал правее Дудкино, подальше от света догоравших домов. Спрыгнув в ход сообщения, он вскоре наткнулся на бойцов из роты Карнаухова. Они вели огонь по деревне, где в свете пожаров мелькали порой фигуры перебегавших гитлеровцев. Подошел политрук Голубев. Автоматной очередью ему располосовало шинель, порезало ремень, а самого не тронуло, и это чувство близкого соприкосновения со смертью теперь волновало политрука, сорокалетнего человека.
Сыров коротко поставил задачу: сковать противника огнем, не дать ему распространиться! Собрать бойцов, разъяснить, что от их действий теперь зависит судьба всей обороны дивизии, что всем комсомольцам и коммунистам пришла пора личным примером воодушевить людей, и как только будет команда — дружно подняться и выбить противника из Дудкино. Это наш общий долг, мы обязаны его выполнить…
— Понимаю, — ответил Голубев. — Командир роты уже собирает людей. У нас здесь всего два взвода, третий за речкой — в лесу. У них там шесть дзотов, не снимешь…