Испытание на верность<br />(Роман)

Сыров побежал на командный пункт: его уже наверняка не раз спрашивал Шмелев. Бежал, а сердце колотилось от каких-то неясных предчувствий. Гитлеровцев сотни, удастся ли их выбить, когда одна рота уничтожена вовсе, другая в неполном составе? За этой тревогой не думалось о пулях, свистевших и рассекавших темноту. Только заскочил в блиндаж, а телефонист уже протягивает трубку: вас спрашивают!

— Докладывает Сыров…

— Как вы допустили прорыв противника в Дудкино? — услышал он знакомый, но недовольный голос Шмелева. — Даете ли вы себе отчет о последствиях? Как это произошло? — Он выслушал Сырова не перебивая. — Сумели пропустить врага, сумейте и выбить. Организуйте контратаку немедленно. До рассвета положение должно быть восстановлено. На вас лежит большая ответственность. Командиру батальона указания даны, мы тоже принимаем меры, а ваша задача обеспечить выполнение приказа. Совершенно очевидно, что утром противник пойдет в наступление и этот клинушек для него очень важен. Успеха вам, — уже более доброжелательно закончил Шмелев.

Сыров знал комиссара давно, служил под его началом. Шмелев не прибегал к необоснованным угрозам, держал всегда себя в руках, и речь его отличалась четкостью. Он более всего полагался на партийную совесть, на партийное понимание долга, но если отдавал распоряжение, то требовал выполнения, не отступая ни перед чем. И вот сейчас комиссар счел нужным напомнить об ответственности.

Старший политрук чувствовал себя не легче, чем в далеком детстве, когда, не имея возможности учиться в школе, тайком проник в класс, где занимались взрослые, устроился под партой и вдруг был замечен учителем. Он тогда вылез, ожидая невесть какого наказания, но мужики, косматые, бородатые, заступились за него: «Это Сыровых парнишка. Батька у него больной лежит, а детей семеро, побираются все. Не хулюган, хороший парнишка». И учитель разрешил ему сесть за парту вместе с мужиками. Разве думал, что все так кончится, думал: пропал, побьют, с позором выгонят за порог…

И еще думалось, что не будь советской власти, пропали бы они все, когда не стало матери, свалился отец. Мать убило в грозу на сенокосе. Шла с косой, держала дочурку за руку, когда молния ударила. Девочку отбросило, а мать убило. Ведро, которое несла в руке, сплющило в лепешку. Привез ее отец на телеге, собрал их все мал-мала меньше, горько расплакался: «Нема у нас больше маты!» Семен — старшим был, не плакал, может, потому, что не верил. Ведь лежит мама на телеге, сейчас возьмет и встанет. И только когда мужики, собравшиеся со всей деревни, положили мать на землю и начали бить ее по пяткам обухом колуна, он заревел и кинулся на них с кулачками: «Ой, маму убивают!» Не знал, глупый, что по деревенским поверьям только так и можно было выколотить из человека молнию, оживить. И уж если не оживал, значит, все, божья на то воля. Жили-то у Васюганских болот в глухой деревеньке…

А потом и отец, израненный, искалеченный в японскую войну, свалился, и пошел Семка с сумой, просить куски по дворам, побираться, чтобы самому выжить и меньших поднять. На всю жизнь запомнился учитель — Арсений Петрович, принявший горячее участие, тащивший любознательного парнишку от класса к классу, пока тот не закончил первую ступень. Книжки давал читать, потому что своих никогда не имел Семка. Однажды дал гоголевского «Вия». Откуда было знать парнишке, где правда, где вымысел, а там такие страсти. Да еще отец, когда спросил его, ответил: «Бывает, сынка, всякое на свете!»

После четвертого класса Семен уже избачом устроился, с мужиками на антирелигиозные темы разговоры вел. Время подходило горячее, неспокойное. Однажды постучал мужик Сыровым в окно: «Эй, Яков, Семен твой дома? Нехай идет в сельсовет, там кто-то с району приехал, цара будут нашего деревенского выбирать!» Оказалось, приехали, чтобы организовать в селе комсомольскую ячейку. Сырова и выбрали в секретари, потому что беднее, чем они, в округе не имелось. И он старался работой прилежной отблагодарить советскую власть за все хорошее.

И она его не забыла. Когда в 1925 году в район дали трактор — самый первый, может, на всю Сибирь, Семена послали учиться на тракториста. С трактористов и в армию пошел служить. И опять учили, растили, доверили высокую должность.

А теперь, когда пришла пора защищать советскую власть, родную землю, не справиться с первым боевым заданием! Вот это и угнетало более всего, больше страха за свою жизнь страшило. Кажется, навалилась гора на плечи, не дает вздохнуть.

Иванов глянул на него вымученными глазами, усталыми до смерти, повел широкими плечами, сквозь отчаяние свое заставил себя улыбнуться спекшимися губами.

— Будем контратаковать! Так, товарищ замначподива? Вы будете со мной или как?

— С вами, — ответил Сыров.

— Тогда за дело! — Иванов приказал Зырянко организовать по Дудкино огонь. — Бекмансуров! Ячейку управления ко мне! Я сам возглавлю контратаку.

— Товарищ капитан, — возразил Зырянко, — этого не следует вам делать. Случись что, батальон окажется без хозяина…

— Выполняйте свои обязанности, а я свои!