Испытание на верность

Острая боль стискивает Селиванову сердце: он скрипит зубами и, закрыв глаза, мотает головой, не в силах перенести утрату товарища. Бог мой, вот она, вторая сторона дела, которому он отдавал весь пыл своей души!

Селиванову дали опомниться от потрясения, потом начальник штаба дивизиона осторожно спросил:

— Что делать, пятая не отзывается?

— Связистов послали?

— Так точно. По времени уже давно должны быть, а ни связи, ни их…

Селиванов обвел всех взглядом, потом остановил глаза на разведчике дивизиона:

— Пойдете вы! Возьмите с собой пулемет, человек десять — пятнадцать! Через час доложите, что с батареей.

Не ожидая ответа, Селиванов повернулся и тяжело стал вскарабкиваться на дерево в свое «воронье гнездо». Из-под насупленных бровей сверкали мрачные ожесточенные глаза.

Глава седьмая

Захват Толутино явился для гитлеровцев большой неожиданностью их попытки восстановить положение были с уроном отбиты и теперь они мстили тем, что беспорядочно обстреливали лес, из которого в Толутино и обратно шмыгали группами и в одиночку русские. Из Некрасово все это хорошо видно наблюдателям, которые засели на чердаках.

Огонь вели из минометов, наугад, вразброс, в расчете на то, что такой обстрел в какой-то мере помешает дальнейшим планам русских и деморализует их.

Так оно и случилось: разорвавшаяся среди палаток мина одним ударом вывела из строя двух помощников начальника штаба и трех писарей. Они все были поранены осколками, причем двое очень тяжело и без надежды на скорый возврат в часть. Сергеева — начальника штаба полка — осколком задело по руке; хотя ранение было легким, кость цела, но боль заставляла его морщиться и стискивать зубы, когда фельдшер делал ему перевязку.

Этот удар имел еще и то последствие, что в поднявшейся суматохе некому было подталкивать Бородина, и наступление батальона на Некрасово обернулось простой демонстрацией, огневым боем, хотя и не без потерь. Пока еще трудно было судить, чего здесь больше — вреда или пользы, ибо, не взяв Некрасово, батальон сохранил свои силы на дальнейшее, а это не менее важно для решения задачи в целом.

Оставшись один, Сергеев долго глядел на искромсанную, будто изрезанную ножами палатку, на бумаги, оставленные в момент ранения, с застывшими на них пятнами крови, на следы поспешных сборов: с каждым из раненых надо было отправить и его личные вещи. Как все нелепо получилось, думал он. Одним ударом лишить штаб работников, на которых все держалось! Нет помначштаба первого, нет ПНШ четвертого, нет писарей, знавших полк много лучше, чем любой офицер.

Где-то в Толутино находился Макаров — ПНШ по разведке. Сергеев послал его туда, чтобы тот уточнил на месте, какие трофеи взяты батальоном. А то наговорят вгорячах с три короба, а на поверку не окажется и половины. Тогда выкручивайся. Кроме того, Макарову поручено установить положение батальонов, где, какое подразделение находится. Все это попутно с основной задачей — организацией разведки. Надо срочно вызвать его в штаб.

Сергеев подтянул к себе телефон, крутнул ручку, придерживая коробку локтем раненой руки, висевшей на перевязи.

«Ч-черт, как скверно!» — выругался он, чувствуя себя беспомощные. С одной рукой, что без рук совсем. Да, надо передавать обязанности и уходить в санбат.

Но Макарова в штабе третьего батальона не оказалось, и Сергееву что-то расхотелось его разыскивать: придет время, явится сам.

Из комендантского взвода никто не приходил, чтобы поправить палатку и навести внутри порядок. Может, просто не решались беспокоить, и Сергеев подумал, что вот надо вставать, приказывать, следить, чтобы люди исполняли свои обязанности, а тут чертовски болит рука, ноет хуже, чем зуб. Сиди не сиди, а, наверное, надо идти докладывать Исакову и в санбат…

Полог палатки бесцеремонно отшвырнула чья-то рука, и раньше, чем показался сам хозяин, Сергеев узнал по шевронам на рукаве Исакова. «Легок на помине…» Он хотел сначала встать доложить командиру полка, как положено, но многодневная напряженная работа, потрясение, пережитое полчаса назад, суматоха, потери как-то враз лишили его прежней собранности и стремления быть пунктуальным даже в мелочах. «Все равно уходить», — уныло подумал он.

— Сидим?! — желчно сказал Исаков и прошел к столу, но не сел, а остался на ногах, раскачиваясь с носков на пятки и заложив руки за спину. — Сколько раз приказывал, что нужно сразу рыть щели для укрытий, так нет… — напустился он на Сергеева с запоздалыми упреками. — А теперь сидим! Вам что, — продолжал он после небольшой паузы, — в санбат, и вы — святой, а тут как хочешь, так и руководи. Ни штаба, ни помощников, хоть разорвись. Вот она, наша русская разболтанность: все авось да небось. Как же, солдат мозоли натрет, устанет — жалко! А когда по башке осколком стукнет — не жалко?..