Испытание огнем

Командира охватило беспокойство. Погружаться поздно — будет потеряно слишком много времени. Выход один — попытаться обогнать конвой в надводном положении и, заняв выгодную позицию, атаковать торпедами из-под воды.

Мариненко назвал рулевому новый курс и перекинул рукоятку машинного телеграфа на самый полный ход.

Подводная лодка вздрогнула и рванулась вперед. Двигатели уже не пели, а, захлебываясь, рычали как бешеные. Палуба и надстройки вибрировали, и их дребезжание покрывало шум волн и ветра. Тяжелые брызги окутали лодку с носа до кормы. Равномерная качка прекратилась. Накреняясь, лодка с устрашающей беспомощностью летела в бездонную пустоту, а затем, словно наткнувшись на стену, вздрагивала всем корпусом и, стремительно выпрямляясь, взлетала над волнами. Рулевой с трудом удерживал корабль на курсе.

Прибежавший на мостик Грачев взмолился:

— Нельзя больше прибавлять обороты. Двигатели работают на грани возможного.

— Так перешагните эту грань. Еще десять оборотов!

Расстояние между лодкой и кораблями противника сокращалось очень медленно. Понадобилось более часа, чтобы она, наконец, поравнялась с ними. И тут произошло непредвиденное. Летели минуты, а штурман, прильнувший к визиру пеленгатора, неизменно докладывал:

— Пеленг на конвой не меняется!… Пеленг все тот же!…

У Мариненко было такое ощущение, будто немцы, разгадав его замысел, также увеличили скорость и включились в сумасшедшую гонку. Однако мысль эта показалась ему столь нелепой, что он усмехнулся и в душе обозвал себя идиотом. Разве они позволят лодке противника идти в такой близости от себя!… Одно было теперь ему ясно — выйти в голову конвоя не удастся.

Неожиданно среди волн, там, где шли чужие корабли, вспыхнул яркий, как звездочка, огонек. Спустя миг он погас. Снова загорелся и быстро-быстро замигал навстречу подводной лодке.

— Они нас вызывают! — растерянно доложил сигнальщик.

“Обнаружили!” — Мариненко судорожно сжал пальцами поручень. Мозг лихорадочно искал выход из создавшегося положения. С удивительной четкостью и быстротой он подсказывал решения, одно за другим. Все не то!… Вдруг искрой сверкнула мысль. Она была до дикости простой, и это пугало. “Бред!… Сумасшествие!” — подумал Мариненко и тут же понял: действовать иначе нельзя! План атаки сложился мгновенно. Мариненко бросился к визиру надводной стрельбы и самозабвенно прокричал слова команды:

— Право на борт! Курс прямо на конвой! Торпедные аппараты …товсь!

Нос подводной лодки стремительно покатился вправо. Волна с силой ударила в борт и обрушилась на мостик. Мариненко на мгновенье потерял конвой из виду, но — почти сразу снова нашел его. Оттуда по-прежнему мигал огонек сигнального фонаря.

— Что они пишут? — не отрываясь от визира, спросил Мариненко.

— Только три буквы: червь, добро, живете, — ответил сигнальщик. — Наверное, позывные запрашивают. За своих, видать, приняли.

— Отвечайте им.

— Что?… Что отвечать.

— Что-нибудь, все равно что. Хотя… Сигнальте им те же три буквы… Ну, живей же, старшина! Не медлите!

Старшина с ловкостью белки взобрался на тумбу перископа и, направляя луч в сторону конвоя, быстро застучал клапаном фонаря.

Огонек на горизонте погас. Пауза была долгой. Но вот он вспыхнул снова и замигал быстрее прежнего.

— Психуют, собаки, — злорадно прошептал Мариненко и представил себе, как мечутся в эти минуты на мостиках своих кораблей фашистские командиры. Открыть огонь не решаются — вдруг свой, и близко к себе подпустить боятся — что, если чужой? “Минут бы десяток еще”, — прикинув расстояние, как о несбыточном, подумал он.

Все его существо без остатка охватило знакомое уже и ни с чем не сравнимое чувство. В нем, казалось, напряглась струной каждая жилка. Нет, это не был азарт игрока, поставившего все на карту. Это чувство порыва и необыкновенной ясности сознания ведомо лишь настоящим бойцам: парашютисту перед прыжком с крыла самолета; солдату, поднимающемуся в штыковую атаку; пилоту, сошедшемуся на вираже лоб в лоб с врагом.

Расстояние до конвоя заметно сократилось, и теперь Мариненко мог различить в визир даже его строй. Стрелять торпедами было нельзя, хотя дистанция и позволяла дать залп. Корабли охранения, двигавшиеся гуськом друг за другом, прикрывали лайнер от лодки, точно стеной.

Над волнами, оставляя в черном небе искрящийся след, взмыла ракета. Она повисла между кораблями конвоя и лодкой, осветив море мерцающим неживым светом. Один из кораблей охранения стремительно покатился вправо, поворачивая на лодку. Ослепительно ярко сверкнули огненные языки. Казалось, вспыхнуло море. Звуки выстрелов слились в могучий незатихающий грохот.

“Разобрались все же”, — спокойно, будто о чем-то постороннем, подумал Мариненко.

Между кораблями, наконец, появился просвет. Он быстро ширился. Нос “Вильгельма” наползал на серебряную нить визира. Когда он коснулся ее, Мариненко сжал кулаки и торжествующе выкрикнул:

— Залп!

Так держать!