Испытание огнем

— По катерам — огонь!…

Ствол пушки дернулся, прогрохотал выстрел. Со звоном покатились по палубе стреляные гильзы. Перед носом ближнего к лодке катера из моря поднялся острый фонтанчик, второй взметнулся за катерами. Старпом торжествующе закричал:

— Огонь на поражение, три снаряда — пли!…

Над одним из катеров заметалось пламя, озаряя черную воду кровавыми отблесками. Но в тот же миг вихрь дыма и пламени встал так близко от лодки, что она по самый мостик зарылась в глубокую водяную яму. Грохот взрыва пронесся по отсекам.

Старостин досчитал в уме до трехсот — он был уверен, что сеть уже позади, — и, не сводя глаз с катеров, крикнул комендорам:

— Всем вниз! Срочное погружение!…

Рубка, словно ножом, распорола воду. Море протестующе всхлипнуло, забурлило и сомкнулось над лодкой. Где-то в стороне гигантской каменной осыпью рухнули глубинные бомбы. Звуки разрывов постепенно отдалились, стали глохнуть. Далеко в стороне послышалось затихающее шлепанье корабельных винтов.

“Пожалуй, все. Ушли!” — подумал с облегчением Старостин.

— Прошли вход в фьорд! — доложил штурман. Командир покосился на боцмана и матросов, глаза его улыбались.

— Что ж, отсюда до нашей хаты рукой подать — за углом третья с краю, — очень серьезно сказал он и не выдержал — рассмеялся.

Подводная лодка чуть клюнула носом, выпрямилась, затем накренилась вправо и начала переваливаться на левый борт. В отсеках загалдели, послышался смех. Но командир не отдал приказания прекратить шум. Вместе со всеми оп радовался этой первой волне открытого моря, присланной им навстречу свежим ветром с востока.

Испытание огнем

Атака удалась. Гитлеровский транспорт, набитый танками, самолетами и двумя батальонами эсэсовцев, горел. Быстро заваливаясь на корму, он погружался в волны. По пылающим надстройкам и мостику огромного транспорта метались крошечные фигурки, а вокруг в отливающей сталью воде чернели десятки точек — головы тонущих фашистов.

Корабли охранения ринулись к подводной лодке. Последнее, что увидел в перископ командир “Касатки” Снегов, был острый форштевень надвигающегося стеной сторожевика.

“Касатка” стремительно ушла под воду. Над головами, перемалывая море винтами, со свистом и скрежетом пронесся сторожевик. Послышалось быстро нарастающее бульканье.

— Ну, держись, братья славяне, даст сейчас прикурить! — запрокинув к подволоку побледневшее лицо, сказал самому себе штурман. Его слова прозвучали неожиданно громко в наступившей вдруг тишине.

Раздирая барабанные перепонки, рядом загрохотали разрывы глубинных бомб. Лодка содрогнулась, метнулась к поверхности, потом клюнула носом и стала проваливаться в глубину. Стрелка глубиномера, пожирая одно за другим деления, понеслась к красной черте. Крики докладов из отсеков, приказы командира, взрывы, клокотание воды в цистернах слились воедино. Перед красной чертой предельной глубины погружения стрелка замедлила свой сумасшедший бег, чуть перейдя за черту, остановилась, трепетно вздрагивая, и медленно побежала обратно.

Преследователи не отставали от лодки. Иногда они подходили так близко, что подводники отчетливо слышали не только шум их винтов, но и дробный гул работающих машин. Взрывы стали редки: не то фашисты потеряли лодку из виду, не то берегли глубинные бомбы для удара наверняка.

— Пятьдесят семь… Пятьдесят восемь… — прислушиваясь к далеким разрывам, монотонно отсчитывал штурман и перекладывал из руки в руку спички.

— Так и двух коробков не хватит, — покосившись на него, усмехнулся командир, — разоришь баталера.

Снегов стоял посредине отсека у шахты командирского перископа и зорко наблюдал за тем, как работают матросы и старшины. Неподалеку от него на низеньком табурете устроился замполит лодки Парамонов. Изредка он поднимался, делал несколько шагов по отсеку, разминая затекшие ноги, и ненадолго останавливался возле рулевых или штурмана, склонившегося над картой.

Лицо у замполита спокойное, непроницаемое. В командирские дела без надобности он не вмешивался — это его правило. Иногда взглянет на Снегова серыми, чуть прищуренными глазами или спросит что-нибудь, эдак без нажима, будто дело проще простого: “Как думаешь, Петр Андреич, не взять ли еще градусов на пяток правее, а?”

И Снегов не в обиде — урона его командирской чести и авторитету нет; к тому же помнит — сам он во второй лишь поход командиром идет, а у Парамонова таких походов поболее полутора десятков наберется.

Преследователи времени и сил не жалели, и все же к полуночи гидроакустик доложил:

— Шумов кораблей не слышу!

— По всему видать, оторвались, — удовлетворенно пробурчал про себя Снегов.

— Поздравляю с победой, командир. Действовали в общем не плохо, — пожимая Снегову руку, сказал Парамонов.

— В общем ничего, — заулыбался довольный Снегов. — Наша радость — Гитлеру кручина. Торпедные аппараты пусты, три фашистские транспортюги на дне травкой обрастают, взятый на поход харч съеден. Думаю, пора и домой. Небось соскучился по бережку?

— Грешен, как и все, — засмеялся замполит.