Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

— Товарищи! Друзья мои! — говорил Мельник. — Нам сейчас лететь в бой. Я тоже пойду с вами. Враг перешел в наступление. Мы давно ждали этого. Ждали не от нашей слабости, а для того, чтобы обороной обескровить фашистские дивизии, а потом разбить их. Сегодня сражение началось на земле. Но в небе оно не прекращалось. Небо Кубани, наши майские, июньские и сегодняшние налеты на немецкие аэродромы подорвали силу вражеской авиации. С апреля этого года враг потерял более 3600 самолетов. Нам будет трудно, но все же легче, чем могло бы быть, если бы не было предварительной борьбы за воздух. В нас верят партия и советские люди. Мы должны победить в этой битве. Пятьсот шестьдесят три года тому назад в великой Куликовской битве Русь добыла себе свободу. Русский человек вышел на поле битвы, чтобы победить или умереть. Было трудно. После битвы «Дон-река три дня кровью текла». Осенью 1941 года в битве за Москву гитлеровцы обошли Тулу и подошли к Куликову полю. Но все попытки врага продвинуться дальше кончились неудачей. На святыню Руси — поле Куликово — немца не пустили. Потом зимнее контрнаступление под Москвой отбросило захватчиков на запад. Я не знаю, как будет названо сражение, которое началось. Но я уверен, что оно решающее в этой войне. У воинов Дмитрия Донского, у бойцов и командиров под Тулой, у нас с вами за спиной были и есть Дон и Россия. У воинов Дмитрия на берегу Дона оказался родник, из которого они пили воду в ночь перед битвой. Родник этот и поныне называется «Прощальным». У нас с вами рядом с КП полка есть свой ключ. Мы все его полюбили. Давайте назовем его «Победным». Пусть его холодная вода с сегодняшнего дня будет для нас каждому любимой рекой и живой водой, частичкой родного края, который невозможно отдать врагу. Защищая малое, мы защитим Родину…

Окопы, доты и дзоты четырнадцати обороняющихся дивизий Воронежского фронта через ряды колючей проволоки и минные поля ощетинились пушками и пулеметами в заранее пристрелянное пространство. Тысячи танков ударили с юга. Но оборона устояла… Обозначилось направление главного удара — на Обоянь и Корочу. И тут на земле и в воздухе от снарядов и пуль, танков и самолетов стало тесно. Смерть опять торопилась собрать новую подать — косила бойцов и офицеров, сжигала танки и пушки, снимала с неба самолеты. Земля перемешалась с травой, ломаным железом и кровью. Пролитой крови не хватало остудить накал борьбы, и от людской ярости леса вначале заволоклись дымом, а потом вспыхнули огнем — загорелись…

Капитан Челышев снова вел свой полк в бой. Прошло всего несколько часов вражеского наступления, но землю около шоссе, идущего на Обоянь, уже не узнать: пропала зелень трав и желтизна начинающих колоситься хлебов. Черные дымы пожаров, пыль от движения войск — маскирующая состав колонн и одновременно указывающая издалека на их присутствие. Дымящаяся, перепаханная снарядами, но еще более родная и любимая земля России.

Линия фронта встретила его многоярусным заградительным огнем. Он впервые видел, чтобы зенитная артиллерия была вплотную подтянута к передовым подразделениям и защищала не отдельные районы, а, видимо, ставила перед собой задачу не пустить чужой самолет через линию фронта. Прорвавшись через первый рубеж огня, уклоняясь маневром от все новых и новых залпов, Челышев искал танки на заправке. Данные о них были неточными, а место приблизительным. Воздушный разведчик не успел передать все, что увидел: замолчал на полуслове и не вышел из этой пляски огня на свою территорию. Теперь ему надо было найти танки, еще не развернувшиеся в боевой порядок. Для полка нужна была групповая цель. Глаза искали. Руки и ноги автоматически делали свое дело. А в голове, помимо войны и дела, появилась новая тревога. Тревога не за свои, солдатские жизни, а за жизнь тех, родных ему людей, которые были тут, на земле.

«Внизу, в этих горящих и дымящихся деревеньках, превращенных войной в ад, где сейчас царили бесправие и произвол, наверное, есть жители — дети, женщины и старики… Где они, бедные, сейчас прячутся?… Танки могут быть и между домами, и в домах. Бить их придется, где они окажутся… Прости, земля. Простите, люди, если вам будет больно…»

— «Горбатые», я — Беркут. Танки вижу. Смотрите левее полета у лесочка.

Около ста желто-зеленых камуфлированных коробок, прикрываясь от наблюдения с севера дубовым бором, заправлялись. Над скопищем танков, бронетранспортеров и заправщиков — пыль и сизый от выхлопа работающих моторов воздух.

— Пошли в атаку. Все израсходовать в один заход…

Танки увидели падающих на них пикированием

«илов». Стали защищаться.

…Огонь на огонь…

Маслов шел в замыкающей эскадрилье и больше всех видел, в каком аду шел полк Смотрел и удивлялся: «Оказывается, даже в таком огне возможна жизнь. Жаль, что не для всех, но во всяком случае для большинства… Пока только двух нет, может быть, еще и выберутся на свою территорию?»