Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

Маслова беспокоил уход домой. Из прикрывающих «яков» уже никого не осталось. Всех связали боем «мессершмитты», и теперь его «хвосты», кроме собственного огня стрелков, некому было прикрыть. Предчувствие не обмануло его. Не успел он закончить выход из атаки, как огонь зенитной артиллерии оборвался, а стрелок взволнованно доложил:

— Командир, истребители, их много.

— Не тарахти. Насколько много? Где они?

— Пикируют сверху… Штук десять.

— Ладно. Беркут, истребители! Придержи скорость. Я пойду змейкой.

— Давай, я их вижу. До своих десять километров. «Две минуты полета. Две, ну три атаки, а у себя будет легче…»

Первая атака… Враг осторожничал: в атаку все сразу не пошли — одни атакуют, а вторая половина охраняет.

Вторая атака… Поменялись местами: первые пошли вверх, вторые пикируют. Впереди один «ил» загорелся. Маслов подсказал летчику:

— Давай тяни, сейчас будет линия фронта…

«Мессеры» приготовились к новой атаке. Но тут с земли поднялся огненный смерч. Он видел, что стреляли все и всё, но не по штурмовикам, а, наоборот, в их защиту. Он благодарно улыбнулся: «молодцы зенитчики», оглянулся назад: «мессершмитты» уходили вверх. В огонь не пошли. Убедившись, что под крылом своя территория, Челышев успокоенно спросил своего стрелка:

— Борода, как там?

— Порядок. Одного «сто девятого» сбили, наверное, с земли. Наш горящий сел.

О том, что самолет горит, Матвей понял сразу. Стукнуло чем-то тяжелым по «илу»; запах пороха, бензина и завихрения дыма в кабине… Испуга не было. Закрыв форточки фонаря, он надвинул очки на глаза и вспомнил, что командир перед этим передал по радио: «…до своих десять». Значит, теперь совсем рядом линия фронта, и надо будет сразу садиться… Горело где-то сзади, а может, и снизу. До земли несколько метров. Промелькнули внизу окопы… Посмотрел вперед… как будто ровно, препятствий нет… «Сажусь!…» Кран шасси на выпуск. Выключил мотор… Увидел перед собой окоп, а «ил» уже зацепился за землю. Потом со скрежетом отскочил от бруствера и, пролетев метры инерции, уткнулся мотором в землю. Ранее сносимое назад ветром полета пламя кинулось на кабину, но фонарь защитил летчика.

Не дыша, расстегнул привязные ремни и замки лямок парашюта. Закрывая лицо перчаткой, Осипов открыл фонарь и выскочил из кабины на плоскость в огонь. Побежал по крылу, сердце разрывалось, хотелось вдохнуть, но вдох был равносилен самоубийству… Мир огня кончился. Под ногами земля. Вдох. Еще десяток сумасшедших прыжков, и его ударило в спину горячим воздухом взрыва, сбило с ног. Снова вскочил и побежал, но услышал крик:

— Стой, летчик! Стой!… Теперь уж не торопись, а то на мины набежишь!… Давай сюда!…

Матвей остановился. Легкие, как кузнечные мехи, усиленно накачивали в тело кислород. Невдалеке, под мрачным облаком взрыва, соединяясь с небом черным столбом дыма, умирал его крылатый танк.

У окопа, видневшегося сзади «ила», сидели люди и махали ему руками…

— Я — командир батальона… Закуривай…

— Лейтенант Осипов.

— Видим… А другой сгорел?

— Нет. Я один был. Это одноместная машина. Их немного еще осталось, вот и долетываем. Так что никто не погиб. Только вот лицо немного щиплет.

— Твой самолет у нас перед глазами сегодня четвертый, а живой — ты первый… Счастливчик…

— Невелико счастье, коль упал и чуть не сгорел.

— «Чуть» на войне не считается… Тут такое бывает, что не поймешь, кто и куда летит, чей падает и кому победа принадлежит. Иногда по сто—сто пятьдесят самолетов в одном «клубке» вертятся. Попробуй разберись. А ты — «чуть». Напугал ты нас здорово: несся чертом на окоп. Когда ударился о бруствер, думали, всем будет крышка. Вон колеса валяются, оборвало их ударом.

— Выпускал-то я их в самый последний момент. Этого делать не положено по законам. Но, может быть, они меня и спасли, а без них при ударе о землю взорвался бы…

— Значит, еще раз счастливчик… Тебе надо уходить отсюда… Сержант, быстро проведешь летчика на вторую позицию. Передашь ротному: пусть отправит нашего друга к медицине. Там отмоют и смажут вывеску, а то пропадет «девичья» красота…

Траншея все дальше уводила Осипова в тыл от места его нового рождения. Впереди — широкая спина в потной гимнастерке, по бокам, в толще чернозема, ниши с боеприпасами и огневые ячейки.

— Слушай, сержант, зачем боеприпасы и прочие премудрости в траншее?

Сержант засмеялся:

— Это не премудрости, а отсечная позиция. Если немец прорвется через первую позицию, то можно по траншее подать резерв и ударить из нее во фланг наступающим.

Сзади загудело, загрохотало, земля заполнилась мелкой дрожью. Провожатый остановился:

— Я дальше не могу. Вы на меня не обижайтесь. Артналет начался, значит, фашисты сейчас в атаку пойдут. Мне туда, к своим, надо… По этой траншее еще метров сто, а там встретят…

— Доберусь, ты не беспокойся… Будь здоров.