Испытание огнем. Сгоравшие заживо

— Осипов, мне приказал командир запасной бригады, штаб его в Куйбышеве, завтра начать перегонку экипажей.

— Доложите ему, что лейтенант связан решением своего командира. Нарушить его я не имею права. Мне же голову оторвут.

— Тогда мы сами поведем экипажи на ваши аэродромы. Отлидируем, так сказать, своими инструкторами.

— Дело ваше. Мне приказано отобрать экипажи и перегнать их в Бутерминовку — наш тыловой аэродром. А оттуда их уже полковые командиры своими людьми поведут на фронтовые аэродромы. Моих, точнее наших, пятнадцать экипажей мы с майором поведем к себе после дозаправки бензином. Бензин там на все самолеты заготовлен. Так мне сказали перед отлетом к вам.

— Пойми! У меня же приказ своего начальника.

Матвей засмеялся:

— А у меня приказ своего… Хотите лететь сами? Летите. Только можно под суд загреметь. Или должности лишиться. Мне же неудобно с вами спорить. Не по рангу. Я вот листаю летные книжки. Налету ребят на «иле» шесть-семь часов. Какие они вояки? Вы же лучше меня понимаете… Ни вы, ни я не знаем, успеют ли младшие сержанты до боевого вылета хотя бы еще несколько полетов сделать в полках. А ведь некоторые из них уже до двадцати дней не летают. У вас же лимит. Отлетал программу и сидит. Ждет, когда его заберут.

— Ладно! Иди пей чай. Поужинай. Пойду звонить своему генералу. Доложу о твоей настырности.

…Не рискнули тыловые учителя…

Утром Матвей попросил подготовить два учебно-боевых «ила», чтобы он мог работать без перерыва: на одном летает, а второй готовят — заправляют бензином, маслом, воздухом.

И началось.

Восемь летчиков — шестнадцать полетов и передых. Потом снова такая же карусель. Пока не стемнело. Благо день весенний долгий.

Спасибо командиру полка. После обеда дал в помощь двух летчиков-инструкторов и еще четыре учебных «ила», на которых кандидаты на фронт выполняли программу, определенную Осиповым.

На второй день, к обеду, все пилоты побыли в воздухе, потренировались, получили самолеты и стрелков.

Командир запасного полка пожал Осипову руку:

— Настырный ты мужичок. Прав, что настоял. Хоть и ограбил ты меня бензином, но я не в претензии. Ребята-то в огонь пойдут.

После того как части корпуса перебазировались на юг, Митрохин решил уйти с должности командира полка. Где-то в глубине души он считал себя виноватым и перед своей совестью, и перед подчиненными ему людьми. Уже больше года прошло с тех пор, как он летал последний раз на боевое задание, но никак не мог себя заставить вновь «перешагнуть» огненный рубеж, называемый линией фронта. После вынужденной посадки на подбитом самолете, когда фактически Осипов его спас, что-то у него внутри сломалось. Чувствовал он себя униженно, настроение было омерзительное. Бесконечные осмотры Бедровым явных изъянов не находили. Одни и те же «дежурные» слова слышались ему даже ночью: «…возрастные изменения в пределах нормы. Нервы, товарищ командир, надо лечить».

Написав рапорт с просьбой перевести его на любую штабную или тыловую работу по состоянию здоровья, он теперь с нетерпением ждал решения его судьбы. И чем больше лето вступало в свои права, тем неспокойнее было у него на сердце: командирский опыт и два года войны подсказывали ему, что скоро, очень скоро развернутся главные события. Когда же пришло распоряжение сформировать в полках еще одну эскадрилью, а командирам добавили и помощника, он стал догадываться: создастся скрытый резерв на предстоящие бои.

Решая в старшем штабе свою судьбу, он не забывал о Ловкачеве, смог убедить командира дивизии в том, что его любимец больше всего подходит для инспекторской работы. Доказать это было нетрудно, так как старший лейтенант был образованнее многих; имел за плечами авиационный техникум и довоенный полный курс летного училища. Кадровиков такое предложение тоже устраивало: они давали офицера из дивизии на должность помощника командира в полк.

Ловкачев ушел. Его новое назначение для Митрохина прозвучало личной победой, выигранным сражением, так как в этом подполковник усматривал глубокий смысл: во-первых, старший лейтенант сразу шагнул на майорскую должность, во-вторых, оказался перед глазами начальников, а как показать себя старшим, он знает, в-третьих, инспектор не командир эскадрилий, не основной боец полка, поэтому летать в бой придется пореже и, чаще всего, когда захочешь. «Воевать с желанием в удобное для тебя время — вещь великая, — думал Митрохин. — Время же и обстановку умный человек всегда сможет определить для себя правильно».