Испытание огнем. Сгоравшие заживо

Моторы с оглушительным ревом набирают обороты, и встречный поток воздуха, врываясь в проем, где должно быть лобовое стекло, прижимает летчика к спинке сиденья сильнее и сильнее. Значит, скорость нарастает. Не так быстро, как хотелось бы, но Александр и на это не надеялся. Мешают тумбы-стойки, завихрение у зева кабины пилота. Малейшая неровность аэродрома тугими ударами отдается на пояснице: без амортизационных стоек колеса не в состоянии гасить все толчки и колебания. Бомбардировщик гремит и трясется, как рыдван на ухабах.

Позади остается выбитая, без единой травинки взлетно-посадочная полоса, а самолет все бежит и бежит, не чувствуя опоры под крыльями. Моторы ревут надрывно, со стоном, и кажется, вот-вот не выдержат, испустят дух.

Давно, почти в самом начале разбега, Александр поднял хвост самолета, чтобы уменьшить лобовое сопротивление, но и это не помогает — бомбардировщик будто не собирается отрываться от земли. Александр старается ему помочь, берет штурвал на себя, создавая больший угол подъема, — никакого эффекта. А впереди уже видна лощина. Там бугры, яр. И теперь, даже если прекратить взлет, не спастись: тормозов у колес нет…

Поток воздуха с остервенением бьет в лицо, треплет комбинезон, словно хочет сорвать его с плеч, со свистом уносится в щели фонаря кабины и по фюзеляжу к хвосту, все сильнее прижимает летчика к сиденью, и это радует Александра, обнадеживает: значит, бомбардировщик набирает скорость и обретает устойчивость. Теперь можно и переводить его в набор высоты. Чуть заметное движение штурвала на себя — и земля уходит вниз.

«Вот тебе и взлет под гору!» — с грустью вспоминает он разговор с Ириной. Если бы она знала, какой это был взлет и что ожидает Александра впереди…

Понимает ли Петровский, в какую ситуацию попал? Ни черта не понимает. Сидит как пень, даже головой не поведет. Словно в отместку за его благодушное безразличие, правый мотор вдруг стрельнул короткой очередью, и из выхлопного патрубка полетели снопы искр. В кабине запахло горелым маслом. Петровский и на это не среагировал, думает, так и надо. А дело принимало серьезный оборот: перегрев мотора дал о себе знать, появилась какая-то неисправность.

Александр убавил обороты правого мотора — искрение уменьшилось — и снова потихоньку начал набирать высоту: для прыжка с парашютом потребуется минимум двести метров.

— Наденьте парашют, — приказал он по переговорному устройству Петровскому, не зная, как обращаться к нему: по званию — подумает еще, что заискивает перед ним, по фамилии — уловит неприязнь. Потому он просто скомандовал, как и подобает командиру корабля.

Петровский зашевелился, натянул одну лямку на плечо, другую. Что-то очень долго возился внизу, видимо, с ножными лямками, и снова затих.

— Пристегнули? — спросил Александр.

Петровский то ли не услышал, то ли не посчитал нужным ответить. В груди Александра закипело, и он повторил вопрос более требовательно, даже грубо.

— Лети, лети. В порядке, — буркнул Петровский. Прошло около получаса, пока бомбардировщик забирался на высоту двести метров — на большее с одним мотором он не был способен, — а впереди показалась невысокая гряда гор, тянущаяся с юго-запада на северо-восток. Чтобы обойти ее, потребуется не менее часа, а дорога каждая минута. Правда, гряда невысокая, но все равно надо набирать высоту.

Правый мотор будто бы утих — может, оклемался? Александр плавно и осторожно двинул сектор газа вперед — самую малость. Мотор тут же бабахнул, словно выстрелила пушка, и из появившегося рваного отверстия в капоте полыхнуло пламя. Александр понял причину искрения: сорвало со шпилек головку верхнего цилиндра. На малом газу головку что-то еще удерживало, теперь же ее сорвало окончательно.

Летчик одним движением убрал газ мотора. Бомбардировщик сильно накренился вправо, грозя перевернуться через крыло, и Александру с трудом удалось удержать его, а затем выровнять. Прилагая неимоверные усилия на штурвал и на педали, летчик изловчился и нажал на кнопку противопожарной системы правого мотора. Однако пламя лишь пригасло, но совсем не исчезло. Значит, через несколько секунд оно будет бушевать еще сильнее, пока не доберется до бензобаков…

— Прыгай! — приказал Александр Петровскому. Но капитан лишь глазом повел в сторону горящего мотора и еще плотнее уселся в кресле.

— Приказываю прыгать! — зло прикрикнул Александр, и тут только ему пришло в голову, что Петровский понятия не имеет, как это делать. Стал ему разъяснять:

— Откройте нижний люк, в который поднимались в кабину, возьмитесь за вытяжное кольцо парашюта и прыгайте головой вниз. Считайте до трех и дергайте кольцо. — Но Петровский сидел, не внимая словам, словно это его не касалось. — В чем дело, черт побери?! — рявкнул Александр.

— Не кричи, лейтенант, — спокойно отозвался наконец Петровский. — Прыгай сам.

— Не учи, кто должен прыгать первым. Здесь командую я. Прыгай!

Петровский секунду помолчал.

— Не могу я прыгать…

— Сможешь. Ты все можешь. Слушай только мою команду…

— Парашют у меня распущен.

— Как распущен? — не понял Александр.