Испытание огнем. Сгоравшие заживо

Севернее Киева вражеские войска из района Могилева рвались на Конотоп, а южнее, в районе Кременчуга, форсировали Днепр и захватили большой плацдарм. Дым от пожарищ застилал многие сотни квадратных километров. Смрад войны был слышен летчикам и в полете. Горели танки и автомобили, горели поезда и железнодорожные станции. Рушилось и гибло в огне годами тяжелого труда нажитое добро одной семьи, колхоза и богатство целого народа.

…Осипов вывел свое звено на боевой курс. Впереди была переправа, а сзади еще шло три звена. Внезапность давно не существовала. Впереди идущие звенья, прорвавшись через огонь зенитных батарей, уже сбросили бомбы, но переправа жила.

С высоты в тысячу триста метров Осипову были хорошо видны разрывы от сброшенных бомб, мост через реку и большое скопление немецкой техники на западном берегу.

Звено шло на заградительный огонь, но маневрировать уже было нельзя — Червинов начал прицеливание. Сейчас он осуществлял боковую наводку группы на цель. Василий склонился к прицелу и видел в его окуляре на самом переднем обрезе мост, курсовую черту и злосчастный воздушный пузырек уровня прицела, который все время нужно было держать в контрольном кружке. Если пузырек находится в кругу, то прицел стоит вертикально. Значит, путевая скорость и угол сноса самолета ветром, относ бомбы по скорости и время падения бомбы с этой высоты проектируются на земле правильно. В этом случае есть шансы с правильным углом прицеливания попасть бомбами в эту спичку, которая называется мостом.

Сейчас он не видел ни разрывов зенитных снарядов, ни воздуха. Летчик мог ругаться, торопить со сбросом бомб, их могли атаковать истребители, но все это для него не существовало. Довороты на цель были закончены. Самолеты замерли на линии боевого курса. Сейчас без команды штурмана Осипов не имел права не только развернуть, но даже качнуть самолет. Ради этих долгих последних секунд перед сбросом бомб было уже сделано все, ради них нужно было терпеть. Осипов вел звено в огне и думал: «Штурману сейчас легче. Он в прицеле не видит всего этого беснования огня. Если за секунд пять-десять никого не собьют, значит, еще поживем».

В это время Червинов открыл бомболюки, а секунды через три самолет вздрогнул и сам пошел вверх. Ушли бомбы. Люки закрылись, а фотоаппарат стал снимать цель и место падения бомб.

Но самолет натолкнулся на что-то, его дернуло в сторону, а уже потом Матвей воспринял звук разрыва снаряда и тяжелый запах сгоревшей взрывчатки. Мотор сбавил обороты и начал работать с перебоями, выбрасывая хлопки дыма. Червинов радостно доложил:

— Командир, переправа наша. Бомбы по центру. Снимок есть. Давай домой.

А потом тише и строже, совсем другим голосом:

— «Мессеры». Четверка. Давай вправо вниз и побыстрей. Черт с ним, с мотором, может, и не остановится.

Заработал задний пулемет, и Осипов увидел вышедшую из атаки вправо вверх пару истребителей. Посмотрел по сторонам — звено целое — и еще больше увеличил снижение.

Атаку второй пары удалось сорвать разворотом звена под атакующих. Стало легче. Рядом земля, теперь атак снизу уже не будет.

Новая атака. Сманеврировать не успел, и по самолету попала очередь.

Задний пулемет тоже выплюнул длинную огненную струю металла.

— Сволочь! Один готов.

Мимо самолета, видимо, уже неуправляемый, проскочил с креном на левое крыло Me-109 и врезался в землю. Три оставшихся продолжали атаки.

А вот и линия фронта.

Но что это? Пошиванов отстал и пошел на посадку. Да, видимо, первая атака была предназначена ему и немцы что-то разбили в самолете. Как он там? Как штурман? Эх, если б радио! Хоть бы узнал.

Мотор совсем плох. Остекления кабины почти не осталось — все было снесено последней очередью.

А вот и самолет Свистунова начал уходить вперед.

Осипов посмотрел на прибор скорости и удивился — скорость была более трехсот километров в час. Значит, можно было идти в строю. А потом понял: нервы. У Свистунова отказали нервы. Он уже собой не управляет. Он сейчас бежит, как заяц от охотника. Трус. Бросил своего командира. А сказать не скажешь. Нет радио. Вновь атака, но теперь уже по одному подбитому самолету. Раздался треск, а Матвей подумал, что его ударили по всему левому боку доской. Увидел: на передний фонарь попало что-то красное. Осипов посмотрел на себя: кровь, обмундирование слева дымилось, а боли почему-то нет. Только левая нога и левая рука стали деревянными, чужими.

Спросил:

— Вася! Ты живой?

— Живой. По ногам попало. Если сейчас упаду с подвесного сиденья, то каюк Будешь ты сзади слепой, тогда добьют.

— Давай держись. Помогай маневрировать.