Испытание огнем. Сгоравшие заживо

После того как разорвались бомбы, он, скорее сознанием, чем ухом, услышал, что зенитки продолжают стрелять. Но теперь звук выстрелов воспринимался как детская забава, игра в хлопушки. Сердце снова тревожно застучало в ожидании неизвестного: «Раз стреляют, то, наверное, очередная группа на боевом курсе!»

Но слух после предыдущего рева и удара разрывов уже не воспринимал звука работы моторов. Что-то горячее, мучное и грозное ударило по всему телу, болью резануло по ушам. Что-то обваливалось, рушилось и клокотало. Его приподняло от матраца и снова больно ударило о него. Вагон наполнился теменью и зловонным дымом, мазутной пылью и звоном в ушах. В носу и горле першило, рот был забит пылью. В голове стоял перезвон колоколов, подступила тошнота. Но через все эти свои внутренние переживания он воспринял ярче всего только одно:

«Живой! Я живой. Вагон-то цел».

А потом в чаду и смраде услышал, как кто-то нервно смеялся и плакал. Плакал навзрыд. А правее него, у стены, слышались стоны с подвыванием и скрипучий мат. Кто-то облегчал душу, облегчал свои страдания.

Самолеты ушли. Зенитный огонь прекратился. Налет кончился.

Врачи сдержали свое слово, вновь влезли в вагон. Но халаты на них были уже не белые. Кто-то бежал вдоль эшелона и настойчиво кричал:

— По ва-го-нам! Ухо-дим!

Прошло несколько минут, и эшелон тронулся.

Станция еще одного испытания, станция нового везения осталась позади.

Когда поезд набрал ход и из него вытянуло всю пыль и смрад, то стало видно, что одна сторона вагона вся разбита осколками.

Эшелон вышел на изгиб дороги, и в двери показались зарево и дым пожара — станция горела. Поезд остановился. Бригады, поездная и медицинская, стали проверять каждый свое: одни — вагоны, колеса, сцепку и тормоза; другие — раненых, чтобы оказать при необходимости немедленную помощь. Санитары молча стали выносить из вагона лежавших крайними справа. Матвей понял, что это мертвые. Они отдали кровь и себя за любовь к своей земле, к людям. Защитили оставшихся в живых, закрыли их своими телами. И он почувствовал себя их кровным братом, которому они завещали и свою любовь, и свои житейские заботы. И это новое ощущение себя становилось для Матвея той исцеляющей силой, которая позволила ему стойко переносить выпадающие на его долю испытания.

* * *

…Во второй половине дня Наконечный собрал оставшихся боеспособных летчиков и штурманов к себе на КП.

— Товарищи! Положение тяжелое. Враг под Москвой. Севернее Чернигова и южнее Киева рвется вперед. Днепр он форсировал. Линия фронта угрожающе округляется. Из подковы может получиться и круг, а мы внутри него. Полк несет каждый день потери: гибнут люди, мало осталось самолетов. Но надо сражаться. От нас с вами, от героизма каждого солдата зависит судьба Родины. Почтим память погибших.

Все встали, обнажив головы.

— Нам надо снова идти в бой. В полку осталось пять исправных самолетов. Группу поведу я. Цель — переправы под Кременчугом.

После слов командира поднялся комиссар полка — капитан Чумаков:

— Товарищи! В нашем полку практически нет беспартийных. Мы сейчас все большевики и комсомольцы. Хочу напомнить обращение ЦК ВКП(б), напечатанное в «Правде» 28 июня, еще раз: «…Чтобы завоевать победу, нужны смелость и отвага, выдержка и железная воля, дисциплина и организованность, самоотверженность, бдительность…»

В условиях, когда враг с остервенением рвется вперед, каждый коммунист и беспартийный должен проявить исключительно высокие боевые качества. Мы, стоящие здесь и ушедшие из жизни в боях, полностью выполнили и выполняем свой долг. Мы и дальше будем воевать и разить врага, не щадя своих жизней.

Наконечный, назначив экипажи на боевой вылет, остальных отпустил на отдых, но никто не уходил от КП.

Пятерка ушла на задание, а на аэродроме осталась тишина ожидания и тяжелая настороженность.

Неизвестно, кому сейчас было труднее: находящимся в воздухе или тем, кто остался на аэродроме. Было бесспорно только одно. Опасней тем, кто шел на боевое задание. Но они были заняты каждый своим делом и, наверное, не думали о своей судьбе. А на земле их ждали.

Русанов и на этот раз шел заместителем у командира полка, а штурманом, как всегда, Чумаков.

Афанасий Михайлович всегда очень внимательно наблюдал за поведением Наконечного как на земле, так и в воздухе, брал с него пример. Он был доволен тем, что ему везло в жизни и службе. Обстоятельства свели его с хорошими людьми и начальниками, у которых можно было многому научиться. Учился и старался свою работу делать как можно лучше.

Днепр и переправа на нем встретили группу бешеным огнем. Глянув вниз, Русанов увидел изрытые бомбами берега у моста, яркие пожары на берегу и с удовлетворением подумал, что не одни они сюда ходят. Видать, фрицам тут не очень сладко живется.