Испытание огнем. Сгоравшие заживо

— Правильно! Мне хотелось бы тоже побыть с пилотами, но боюсь, что у Афанасия Михайловича тогда разговор не получится, могут постесняться. — Мельник встал. — Займусь лучше я парткомом и техниками. У них положение не простое: ремонт и эвакуация битых самолетов, обеспечение боевой работы — не спят сутками. А самое главное — очень переживают за исход каждого вылета, за каждого невернувшегося летчика. Мне думается, что их угнетают не только потери. Ведь летчики-то моложе техников на пять, а то и на десять лет. У пилотов звания сержант, старшина, младших лейтенантов и старше всего несколько человек. А техники — воентехники второго и первого рангов. Вот и получается, что «отец» посылает в бой «сына», а сам сидит за его спиной. Они в этом не виноваты. Дело в профессии. Но какова моральная тяжесть их положения при каждой потере: видеть, как льется кровь, и при этом не иметь возможности самому ухватить врага за горло, схватиться с ним насмерть.

— Сложно вы думаете, Фрол Сергеевич, да, наверное, немного и усложняете проблему. Но крамолы я в этом не вижу. Раз зашел об этом разговор, то надо поручить и майору Сергееву работу: собрать всех механиков, мотористов и рассказать им что нужно. Пусть он разберется и с новыми оружейниками — девушками. Ведь они впервые у нас настоящими солдатами служить будут. А тут сразу на их голову такая трагедия. Не поддержим — сломаться могут.

Митрохину разговор с командиром дивизии успокоения тоже не принес. В ответ на претензии к истребителям из-за плохого прикрытия он получил нагоняй за понесенные полком потери, а в конце ругательного разговора понял, что они всех так прикрывают. Разговор о новой тактике не получился. Старший начальник запретил при ведении боевых действий полет к цели на высоте, а уход — по обстановке, закрывшись от эксперимента официальными документами и личным опытом войны в Подмосковье осенью и зимой сорок первого.

Отругал, «запретил», но все же пообещал попытаться на день высвободить полк из боевой работы, чтобы люди могли разобраться в случившемся. И сдержал слово. Митрохин же был накрепко связан последними указаниями полковника Горлова. Любой эксперимент мог теперь расцениваться старшим как прямая недисциплинированность, сознательное игнорирование его указаний и невыполнение боевых документов.

…Разбор обстоятельств гибели группы Горохова ничего неожиданного не дал. Старые пилоты, имеющие боевой опыт сорок первого года, высказывались против непрерывного бреющего полета. Малая высота здесь, в степи, не прятала самолеты от глаз врага.

Чтобы довести разбор обстоятельств гибели группы до конца, командир полка на свой страх и риск послал Русанова, после его разговора с летчиками, к истребителям, с надеждой найти с ними общий язык: объяснить, что нужно штурмовикам, и понять трудности и возможности летчиков с «лаггов». Митрохин очень надеялся, что заместителю как-то удастся примирить интересы сторон и найти приемлемое решение.

Комиссар полка высказался за то, чтобы поднять высоту полета. Это облегчило бы истребителям наблюдение за «илами», создало бы предпосылки к тому, что до цели они смогут идти общей группой, сумеют помочь друг другу. Ну а если общий бой не получится, то «мессершмитты» вынуждены будут делить свои силы на две части — на «илов» и на истребителей, — что ослабит удар и по истребителям, и по штурмовикам.

Матвей Осипов после гибели Наконечного и от горя, и от все усиливающейся жары почернел, лицо его осунулось и совсем утратило юношеские округлые черты. Разговорчивость сменилась сосредоточенной молчаливостью. Напряженная работа мысли требовала уединения, и он искал его. Оставшись один, он то и дело вытаскивал свой блокнот, читал прошлые записи, возвращался к прежним своим соображениям. Делал новые пометки по горячим следам.

Только одна Светлана, ее вид, ее присутствие выводили его из раздумий, заставляли на какое-то время как бы отойти от обрушившихся на полк невзгод. На миг расслабиться, размагнититься.

Разбор воздушного боя, в котором погибли Горохов и его летчики, вновь обострил в нем желание понять пружины, приводящие в движение врагов его народа. Враг наступал. И все время над всем главный вопрос: когда же наступлению будет положен конец? В воздушном бою не было неясностей. Его исход решали прежде всего численное преимущество фашистских летчиков, лучшие маневренные качества «мессершмитта». В этом и только в этом — правда: бомбардировщик или штурмовик всегда был и будет менее поворотлив, нежели самолет-истребитель. Бой — частность. Его же прежде всего сейчас интересовали враги как люди: солдаты и офицеры, главное — летчики, которые были, наверное, его же возраста и не образованнее пилотов его полка.

Матвей опять и опять вытаскивал свой обшарпанный портфельчик, хранивший разные сообщения, которые он начал собирать еще в госпитале.

Он искал газету «Красная Армия» за октябрь прошлого года, которая, как ему казалось, могла помочь в его размышлениях. И вновь стал перечитывать отчет об антифашистском митинге, состоявшемся в Москве. Его обращение «К молодежи всего мира».