Испытание огнем. Сгоравшие заживо

Осипов на какой-то миг засмотрелся на горящего и сразу был наказан: в «ил» впились огненные струи. Машину затрясло и потащило вверх. Матвей отдал ручку от себя — никакого эффекта. Тогда он убрал обороты мотора, самолет стал выравниваться. И тут только до него дошло, что управление перебито. Сообразил, а «ил» уже шел носом к земле. Осипов сунул сектор газа вперед: мотор взвыл, и нос начал подниматься. Еще одна очередь сзади. Земля совсем рядом. Дал мотору форсаж, и «илюха» послушался: в лобовом фонаре кабины показался горизонт. Подсознательно отметив, что до земли метра два-три, он выключил мотор. Все. Что будет? Повезет или нет? Матвей бросил ручку управления — она теперь не нужна. Уперся руками в головку прицела и приборную доску. Потянулись длинные-длинные секунды. «Ил» вновь начал опускать нос и пошел к земле.

Мгновение! Какое оно было? Матвей не видел.

Глаза Осипова закрылись помимо его воли, и он полетел вперед. Удар он «услышал» и «почувствовал» позже, когда его окружали темнота и жужжание гироскопических приборов в кабине. Они и «разбудили» его. В голове шевельнулась мысль: «Жив?… Где я?»

Наконец Матвей разобрался, что он не перевернулся и лежит под приборной доской, раз нос упирается в ножную педаль управления рулем поворота. Привязные ремни лопнули, и его сюда засунуло. Уперся руками о колонку, в которой вращается соединительная тяга педалей, и боком выбрался на пилотское сиденье. Огляделся. Темнота в кабине усиливалась оттого, что фонарь был залеплен землей и засыпан травой. Расстегнул замки парашютных лямок, сбросил их с плеч, освободился от ножных обхватов и стал ощупывать себя: искать, где поломаны ребра и кости ног. Сначала действовал осторожно, а потом стал простукивать себя безжалостно и с удивлением… Нигде боли и хруста не слышал и все более убеждался — кости целы.

Решил выбираться из кабины. Сунул полетную карту за голенище сапога, вытащил из кобуры пистолет и прислушался. Стреляли, открыл форточки: стало слышней и видней. «Раз стреляют, значит, где-то свои рядом». Осипов огляделся: степь, никого не видно. Стреляли с двух сторон, но не в него. Посидел, слушая бой, и понял, что оказался он на «ничьей» земле, а раз так, то скоро им заинтересуются фашисты. «Надо уходить. Куда?…» Посмотрел на приборную доску: компас показывал, что нос самолета направлен на восток Там должны быть и свои. Решил открывать фонарь рывком и сразу через борт вываливаться на остаток крыла, а с него скатываться под мотор. Сделать это надо было быстро, чтобы не подстрелили.

Скорчившись, сел с ногами на сиденье. Напрягся весь. Приготовился. Обеими руками взялся за рукоятку открытия фонаря и сильно дернул ее на себя, рассчитывая одним движением откатить фонарь назад. Но… Ручка отошла, а фонарь ни с места. Рванул что было силы. Рукоятка оборвалась, а фонарь не сдвинулся. «Заклинило!… Придется вылезать по-змеиному. Ударился о землю на скорости километров триста пятьдесят. От другого самолета и от меня собирать бы было нечего. А тут фонарь заклинило, а кабина и я — целы. Чудо!» Сунул руку в форточку, за ней плечо и голову… Поторопился — другое плечо не проходило. Как улитка, втянул себя обратно в кабину. «Надо попробовать по-другому». Снял ремень с кобурой, вложил в нее пистолет и отправил снаряжение и шлемофон наружу. Примерился еще раз и полез в форточку боком сразу двумя руками вперед. Высунул их до локтей, вытянул вдоль, сколько мог, сцепил пальцы в замок, чтобы зажать покрепче меж руками голову, и стал протаскивать себя дальше, упираясь ногами в противоположный борт кабины, зная, что назад уже хода нет. «Протолкну голову и остальное пройдет. Когда фонарь делали, наверное, думали, чтобы человек мог пролезть».

Получилось, просунулся. Вытолкнул себя по пояс на воздух. Нашел ногами ручку управления самолетом, оттолкнулся от нее еще раз и вывалился наружу. Отдышавшись после тяжелой работы, пополз под мотор. «Только бы шальной пулей не убило и на минное поле не попасть. Теперь у меня с трех сторон враги: впереди, позади и снизу. Если выползу, еще повоюю…»

И тут услышал:

— Давай, летчик, давай. Только не торопись. Ползи плотнее. Сейчас мы тебя прикроем.

Над головой застукал «максим», а потом левее редкими очередями, как отбойный молоток, заработал «Дегтярев».

Матвей не выдержал, приподнял голову, бросил взгляд вперед и метрах в ста пятидесяти увидел бруствер окопа. Это была уже жизнь… Глаза защипало, а горло сдавило так, что стало трудно дышать.

Светлану будто током ударило известие: «Матвей не прилетел!» Искра нервного потрясения молнией пронеслась от головы через сердце к ногам и оглушила ее. Бессмысленно смотрела она на Шубова, который продолжал говорить, но слов его не было слышно.

Борис же, увидев, как розовое лицо девушки заливает бледность, а широко открытые глаза смотрят куда-то мимо него, понял, что она сейчас его не слышит, и растерянно замолчал. Он стоял перед Светланой и не знал, что ему делать: уйти, побыть с ней, говорить о возможном возвращении Матвея или просто молчать.