— Здравствуй, Веруша. — И в этом звуке слилось воедино — и радость встречи, и страдание за боль любимой, душевная теплота, которая неудержимо рвалась наружу. И если бы сейчас в палате никого не было, то он расцеловал бы и эту руку, и пылающие жаром щеки, и эти милые карие глаза.
— Сядь поближе, — Вера чуть-чуть кивнула головой. Костя поцеловал торчащие из ладоней Верины пальцы, тихонечко опустил ее руку на постель и, подвинувшись еще ближе к изголовью, коснулся ладонью ее лба.
— Горишь?
— Немного. Сегодня уже лучше. Ждал?
— Очень.
— Спасибо.
— Каждое твое письмо раз за разом все крепче и крепче связывало меня с тобой, — склонившись к Вере, шептал Костя.
— Что вы шепчетесь? Не стесняйтесь, говорите полным голосом, — посоветовала соседка. — Вы так мило говорите, что и нам приятно послушать.
— Это, — Костя развернул сверток, — тебе, Вера. Здесь весь ассортимент сладостей нашего бедного военторга. Лакомься. Подруг угощай.
— Положи. — Вера покосила глазами на тумбочку. — Ульяша, покажи, пожалуйста. Я еще не знаю, какая моя полка.
— Я тебе верхнюю освободила.
В палату вошел сопровождаемый медсестрой седоватый военный, на плечах через белый халат вырисовывались грани погон.
Он был с охапкой пакетов.
— Железнова, товарищ генерал, вон на той коечке, что у тумбочки с пышным букетом. — Медсестра пропустила его впереди себя.
— Папа? — приподнялась Вера.
— Что вы делаете? — подскочила к ней сестра и, подложив ей руку под голову, опустила на подушку. — Смотрите, чтобы она не поднималась, — предупредила она Железнова.
Яков Иванович опустил все пакеты на стол, прошел к Вере и припал губами к ее лбу.
— Верушка, дорогая ты моя, здравствуй. Ну, как ты себя чувствуешь?..
И слово за словом полились их повествования обо всем-всем...
— Товарищ генерал, разрешите попрощаться с вашей дочерью.
— Ах, простите. — Яков Иванович вышел из узкого проема кроватей и пропустил Костю.
— Смотри выздоравливай. Как только выкрою время, прилечу. Сама летчица и знаешь, что если погода летная, то ждать меня нечего. Если такая, как сегодня, — жди. Мы отсюда недалеко. — И обернувшись к Железнову, Костя почтительно склонил голову: — Всего вам доброго, товарищ генерал.
— Как у вас, летчиков, желают всего хорошего? — с улыбкой Яков Иванович протянул ему руку. — Кажется, по-охотничьи, ну — ни пуха ни пера?
— Так точно, — ответил Костя.
— Вот этого вам, дорогой ас, и желаю.
Когда Костя ушел, Яков Иванович спросил:
— Кто этот юноша?
Лицо Веры зарделось румянцем.
— Летчик-штурмовик Костя Урванцев. Хороший парень, товарищ по бывшему моему полку.
Яков Иванович хотел было спросить: «А как он узнал, что ты здесь?» — но не решился и больше Кости не касался.
И без него было о чем поговорить — о матери, Юре, бабушке.
— Маму-то орденом «Знак Почета» наградили. Она там цехом командует. Пишет, что на доске Почета ее фотография выставлена. Я предложил перебраться в Москву, а то и ближе. Так куда там, ни в какую. «Мы, — говорит, — завод на голом месте строили, и на нем я буду работать до Победы. А потом все равно за тобой не угонишься. Вы ж, наверное, до Берлина пойдете?» Так что, когда выздоровеешь, поедешь навестить мать, бабушку, Юру. Боже мой, как они обрадуются. Мать и бабушка, небось, сутки от радости плакать будут. — И так он просидел до тех пор, пока не пришла сестра с градусником.
ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ
К выписке Веры в палате почти весь состав больных обновился. На месте Ульяши лежала, держа ногу на подвеске, разведчица Варюша. К окну, одна за другой, с перевязанными головами, — две подружки — зенитчицы Светлана и Лена. По другую сторону палаты, уже выздоравливающие, все с одной дивизии — разведчица Нюра, радистка Маша, снайпер Ася и пулеметчица Даша.
— Эх, — вздохнула Вера, выкладывая на стол все, что было в тумбочке, — жаль, ничего такого нет выпить на прощанье.
— Да, жаль, — поддержала ее Даша. — Но не горюйте, девчонки. Я сейчас. — И скрылась за дверью.
— Что она надумала? — Вера обвела всех взглядом.
Даша вошла с подругой по полку, неся графин с водой и банку с чем-то темно-малиновым.
— Раз нет фронтовой, то потчуются муровой. Черника на меду. Это и для таких, как ты, — подмигнула она Варюше и ударила ладонью по банке. Потом налила в кружки воду, опустила в каждую по две полных ложки варенья и разнесла лежащим.
— Так пожелаем же Вере ни пуха ни пера! И в мужья пригожего хлопца!
Чокнулись, выпили и захрустели пряниками. И в этот торжественный момент в палату влетел Костя с картонным ящиком в руках. Увидев Веру в новенькой военной форме и в сапожках, пропел:
— Ух ты! Ни дать ни взять, ты прежнею Верушкой стала. Здравствуйте, дорогие товарищи фронтовички! — поставил он ящик на стол и без всякого стеснения поцеловал Веру. — Готова?
Вера опешила, так как она ждала машину отца, которая должна была первоначально завезти ее в полевое управление фронта: так просил генерал Алексашин.