Испытание. По зову сердца

И снова Николай закрутился в стихии боя. Ни в этот день, ни на другой он не мог навестить Фросю и жил только сообщениями, что она чувствует себя хорошо и шлет ему привет. Только на третий день, когда дивизия вышла к западной границе торфоразработок, к реке, и там остановилась, Николай наконец уже поздно вечером не чуя ног помчался на свой медпункт. Фросю он нашел в землянке санитарок. Военная форма ее совсем преобразила. Это уже была не замученная узница, а та любимая Фрося, верность к которой Николай пронес через все это страшное время войны. Николай спросил:

— Как ты сюда попала?

— Попала? — повторила Фрося и вздрогнула от всего того, что еще свежо было в ее памяти. — Бобики схватили у вашей хаты. Вечером по глупости к вам постучала, на крыльце и попалась. Приволокли в Смоленск, в гестапо. Там меня били, как партизанку, требуя, чтобы я сказала, где дедушка Гуря. И, ничего не добившись, отправили сюда. Ох, боже мой, боже, сколько я здесь натерпелась горя. Иной раз казалось, что конец, не выживу. А вот не только выжила, но и дождалась тебя.

— А как там наши? Живы?

— Как? Дед Гуря и Лешка в партизанах у Лобанка, Нюра и Фимка дома. Днем — около хаты, а ночью прячутся, спят в пунях.

— А как мама?

— Мама? — замялась Фрося, ей тяжело было сказать правду, но солгать не могла. — Маму...

— Что? Убили? — Николай крепко сжал ее руки.

— Да, повесили, — еле-еле выдавила это слово. — За деда Гурю повесили.

Николай встал и, сжав до боли зубы, отошел к двери.

— Похоронили?

— Да. Ночью. На нашем кладбище.

— Мне, Фросенька, пора. Если завтра боя не будет, я к тебе приду днем, и мы тогда с тобой пройдемся по лесу.

— Я тебя провожу, хотя бы до сараев. — Фрося быстро оделась в ватник и платок и вышла вместе. Чем дальше шла, тем больше не хотелось с ним расставаться.

На середине плаца остановилась.

— Вот здесь, наводя на нас страх, казнили заключенных. Вон в том бараке, — Фрося показала на одно из освещенных луной зданий, — камеры смертников. Там их пытали. Потом, в полдень или в пять вечера, выводили сюда и на наших глазах расстреливали. Но больше вершили казнь за проволокой, вон там, в поле. Кто не мог идти, пристреливали в камерах, потом на носилках волокли за проволоку. За смертниками шли невольники с лопатами. Они рыли могилы. А когда могилы были готовы, живых смертников раздевали догола, ставили на край могилы и расстреливали. Расстреливали и тех, кто рыл могилы... Вот такой участи, Коленька, ждала и я, да и каждый из нас...

Небо озарялось бледным светом ракет, вспышками разрывов, трещали пулеметы.

Николай сказал:

— Мне, Фросечка, надо идти. Если можешь, оставайся у нас на перевязочном, если же не можешь, то я отправлю тебя в наш медсанбат.

— Милый Колечка, смогу. Все смогу. Даже могу помочь санитарам на перевязочном.

— Можешь? Тогда оставайся.

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

Генерал Соколовский решил беспрерывным наступлением сбить противника с «Восточного вала», как можно дальше отбросить его от «Смоленских ворот» и занять выгодные рубежи для будущих сражений за Белоруссию.

После взятия Смоленска здесь сравнительно ходко наступали правофланговая армия генерала Глуздовского на Рудню и южнее Смоленска — армия генерала Журавлева — на Красное. Между ними было не густо. И командующий фронтом приказал отдохнувшие в Смоленске дивизии срочно вывести в стык этих двух армий и развернуть наступление.

Туманным утром 2 октября эти дивизии завязали бой.

В этот же день в дивизию Железнова приехал генерал Алексашин и привез приказ: Железнову — на формирование корпусного управления, а Доброву — о назначении его комдивом вместо Железнова.

— Я приехал помочь вам, Яков Иванович, — сообщил Алексашин и сел за стол.

Рассматривая каждую вакансию и каждого кандидата, они к вечеру сформировали оба штаба.

Когда приступили к формированию штаба дивизии, пригласили полковника Доброва. Алексашин объявил ему приказ о его назначении. В заключение, уже прощаясь, душевно сказал Доброву:

— Так что, Иван Кузьмич, поздравляю вас. Принимайте дивизию, командуйте и ведите ее на свершения во имя освобождения нашей Отчизны от немецко-фашистских захватчиков. Одно буду вас просить, что когда вы разгневаетесь, то не рубите с плеча. Посоветуйтесь со своим замполитом, да, может быть, и с начштаба или начальником рода войск.

* * *

Незнакомая «эмка», выглядывавшая из-за угла дома Железнова, заставила Валентинову притормозить свой «газик».

— Тимофей Гордеевич, кто это у комдива? — спросила она шедшего навстречу полковника Васильева.

— Генерал Алексашин. Новый корпус формируют, — ответил он и пошел дальше.

Не прошел он и десяти шагов, как на крыльце комдива появился генерал Алексашин, а за ним — Железнов, Добров и Хватов. Ирина Сергеевна хотела притаиться за углом, но Хватов ее заметил и, проводив Алексашина, подошел.

— Здравствуй, — пожал он ее руку и, не выпуская, засыпал вопросами: — Как Ваня? В Афонине? Как он встретил Наташу?..

В его отеческой заботе о Ване Ирина Сергеевна почувствовала что-то родное.

— Я слышала, что тебя назначили в корпус.

— Назначили.

— А как же теперь будет дальше?