Испытание. По зову сердца

— Вот вы, товарищ комиссар, поймите, почему нам хочется летать туда, где бои? — не утерпела Вера. — Поверьте, нам здесь невмоготу! Мы молодые, здоровье у нас отличное, энергии — через край. А здесь вместо нас может быть любой, уже отлетавшийся пилот... Попросите командира, пусть он пошлет нас в авиашколу!.. Вот честное комсомольское, не ошибетесь!..

Девушки подскочили к комиссару и окружили его.

— Дорогой товарищ Рыжов, попросите! Вот увидите, какими мы будем хорошими летчицами!..

Рыжов поднялся.

— Я уже вам говорил, девушки, что такие настроения вредят нашей эскадрилье! И я как комиссар должен подобные разговоры прекратить, — ответил Рыжов и поднялся. — Одно могу сказать: настанет время, придет вам смена, и вы обязательно поедете в школу. А пока вы — летчицы эскадрильи связи штаба фронта — должны любить свою службу и свои У-2. Понятно?

— Понятно! — весело ответили летчицы, обнадеженные комиссаром.

— Ну и точка! — Он стукнул кулаком по ладони. — А теперь, дорогие мои, я пошагал. Спасибо вам за угощение!..

— И вам спасибо, товарищ комиссар! — ответили девушки.

Когда Рыжов ушел, Гаша принесла баян, села на мшистый пенек и заиграла. Девушки тихо запели.

Девичьи голоса, звуки баяна, шелест листвы — как будто вовсе и нет войны!.. Но вот послышалось тарахтенье У-2. Баян замолк. Все насторожились. В небе над дубравой появился самолет.

— Люся!.. Люся!.. — закричали девушки и, выбежав на опушку, стали махать кто пилотками, кто платками.

У-2 пролетел низко над их головами, и было видно, что Люся в ответ машет им рукой...

Ночью Вера долго не могла заснуть. Она думала об отце. Представляла себе: вот он с винтовкой в руках врывается в гущу врага, вот, как Чапаев, отстреливается из пулемета, вот он, раненный, стонет в кустах у реки...

Как бы хотелось Вере подняться в своем самолете высоко-высоко над землей и посмотреть, где же ее отец... Она вспоминала те участки фронта, где ей удалось побывать за два месяца фронтовой жизни, но там отца не было...

Ворочаясь с боку на бок, Вера разбудила Тамару. Та приподнялась, рукой нащупала Верину голову, прижала ее к подушке:

— Ты чего не спишь?

Промаявшись еще с полчаса, Вера встала, набросила на плечи куртку и вышла на воздух.

Редкие облака играли с луной: то прятали ее за своей пеленой, то раздвигались, показывая ее во всем сиянии. Со стороны Вязьмы доносился противный, монотонный и зловещий звук «у-у-у...» — фашистские самолеты летели к Москве.

Засунув руки поглубже в рукава и уткнув нос в шершавый воротник куртки, Вера снова задумалась. Ей почему-то вспомнились Стропилкины. Наверное, ходит мать Ивана Севастьяновича в военкомат с прошениями. Его-то уж не призовут: мамаша отстоит, она такая!.. И самой вдруг стало стыдно: «С чего это я?.. Откуда такая злоба? Может быть, он честно сражается на фронте и даже ранен?» Вера пожалела, что не ответила на его письмо. «Напишу, сегодня же напишу! Только вот что писать?..»

В густых предрассветных сумерках затарахтел У-2: кто-то возвращался с ночного задания. Черный силуэт самолета пронесся над головой Веры. Летчик выпустил красную ракету. В ответ с аэродрома взвилась светлая ракета и упала за железной дорогой, в кустах. Вера вышла на опушку. Самолет приземлился, качаясь, прошел прямиком к месту стоянки и слился с темнотой леса.

«Урванцев вернулся... Молодец!» — подумала Вера и пошла спать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Вера настойчиво добивалась своей цели. Она основательно теоретически изучила боевые и технические свойства самолета «МИГ» и в последнее время все порывалась в полк истребителей попрактиковаться. Для этого она познакомилась с летчиками полка и очаровала одного из них — Гришу Беркутова. Беркутов обещал, что упросит командира эскадрильи и тот разрешит летчице Железновой поупражняться с инструктором на учебном истребителе.

Пилотажем на У-2 Вера уже овладела в совершенстве. Своей лихостью в воздухе она перещеголяла даже Урванцева и однажды за «неразрешенный штопор» была майором Кулешовым на неделю отстранена от полетов. Если говорить правду, дело обстояло еще хуже: майор пригрозил отчислить ее из полка (теперь эскадрилья уже развернулась в полк) в резерв фронта. «А оттуда, конечно, — жестикулируя, словно держала в руках флажки регулировщицы, сказала Вера, — меня пошлют на дорогу». Это ее так напугало, что Вера не находила себе места, лишилась аппетита, осунулась.

Девушки вместе с комсоргом пошли к комиссару, рассказали ему о Верином настроении, стали просить, чтобы комиссар ее отругал, но к полетам допустил.

— Я полком не командую. Командует командир, — ответил Рыжов. — К нему и надо обращаться... И не вам, а ей самой.

— Попросите командира полка! — умоляли девушки.

— Нет! Ведь за такие дела нужно из комсомола исключать! Разве можно прощать такое... — он хотел сказать «хулиганство», но выразился мягче: — Такое нарушение летной дисциплины! Я сам буду настаивать на отчислении Железновой, чтобы и другим неповадно было!