Испытание Раисы („Красный кабачок“)

Все незаслуженные несчастия, все отказанные просьбы, гнетущая нищета, не получившая помощи от правительства и общества — все эти вопросы непременно возбуждались в желтой гостиной графини. Если же вопрос был чрезвычайный, и надо было снискать справедливости или милости, она находила возможность дойти даже до престола! Если же вопрос не стоил того, чтобы им тревожить государя, она находила источник удовлетворения в своем кошельке или посредством своих связей.

Государыня, любившая иногда подразнить своих фрейлин, изредка обращалась к ней:

— Вы постоянно приносите кучу прошений с собой!

— Точно так, ваша величество, — отвечала графиня, — но зато я уношу с собой удовлетворение просимого!

Оба эти замечания были справедливы и одинаково возвышали, как государыню, так и ее подданную.

Если кто-нибудь из облагодетельствованных начинал благодарить ее, то графиня Грецки обыкновенно возражала:

— Я делаю только то, что могу, и делаю все для того, чтобы меня не поминали лихом.

Говоря таким образом, графиня сохраняла свое очарование, а когда она умерла, тысячи народа провожали ее смертные останки, искренне оплакивая ее.

Врагов графиня не имела и была постоянно окружена обществом. Весь бомонд Петербурга считал своим долгом увидать ее хоть раз в неделю. Ее „четверги“ были самыми оживленными.

Иногда трое или четверо окружали ее стол в маленькой желтой гостиной, но иногда и пятьдесят человек толпились около него. Разговоры были постоянно рассудительны, чему много способствовала сама графиня, одаренная большим умом.

В четверг, в день смерти Поровой, собрание гостей у графини было не так многолюдно, зато отличалось пышностью. Во французском посольстве был вечер и многие отсутствовали, находясь там. Но большинство сочли долгом до начала вечера в посольстве посетить графиню, жившую за несколько домов от посольства, и провести у нее несколько приятных часов.

Кареты то и дело подвозили к подъезду обладательниц богатых и блестящих нарядов. Графиня, помещаясь в кресле, с удовольствием рассматривала свое блестящее общество.

— А вот и картины волшебного фонаря! — обратилась она к трем прелестным девицам в одинаковых костюмах, вошедшим к ней в сопровождении своей матери. — В посольстве остатки, а у меня все самое изысканное, самое шикарное! Хотя это несправедливо, но очень приятно!

— А вы, ma tante[1], туда не поедете? — спросил, подходя к графине, ее племянник, Валериан Грецки.

— Нет, мой четверг держит меня у пристани, — ответила графиня, — да, кроме того, я немного устала...

— Делать добро! — добавил присутствующий дипломат.

Графиня послала ему приятную улыбку и погрозила пальцем.

— Нет, — отвечала она, — я устала читать приходящие письма, часто очень смешные, большей частью лишенные смысла, а иногда и ужасные... нередко мне приходит мысль: удалиться от света, чтобы не видеть происходящего в нем!

Общий возглас был ответом на это признание, и в течение нескольких минут каждый старался высказать свой взгляд насчет удаления от общества.

— Об этом не стоит и говорить, ma tante! — сказал Валериан. — Что бы сказали несчастные? Это невозможно!

Графиня, довольная произведенным эффектом, которого она, в сущности, не искала, сделала знак, и молчание воцарилось в гостиной.

— Господа, — вдруг начал старый генерал, — вот вы удивляетесь, что созерцание несчастий может дать повод удалиться от света, но, право, свет бывает порой так грязен, в нем происходят такие вещи, что можно в ужас придти!.. Вот сегодня, например, я узнал у начальника полиции возмутительную историю, происшедшую на днях!.. По гнусности она затмевает даже все выдумки французских писателей!

— О, даже „Тайны Парижа“?[2] — проронил любитель уголовных романов.

— Парижские тайны и те даже не имеют ничего более ужасного!

— Вы нас заинтриговали, генерал! — не утерпела одна из дам. — Рассказывайте скорее ваше происшествие.

— Пардон, мадам! Дело это не гласное! Начальник полиции узнал его только сегодня утром! Я присутствовал в его кабинете тогда и не знаю, вправе ли я...

— Придерживайтесь правила — ничего не скрывать от своих друзей, генерал! — сказал молодой архитектор.

— Но донесения, которые я читал...

— Вы читали донесения? — послышалось со всех сторон.

Генерал утвердительно качнул головой.

— Вы читали донесения и не хотите нам рассказать? Да решайтесь же, генерал!

Он тщетно старался отговориться, придумывая благовидные предлоги.

— Не про воров ли? — спросил Валериан Грецки.

— Гораздо хуже!.. Однако если вы так желаете... между нами, кажется, нет девушек? — промолвил генерал, обводя присутствующих глазами.

— А-а, генерал, если ваш рассказ нескромен, — промолвила графиня, — вы знаете, что мои уши закрыты для вас.

— Но...

— Но раз мы его узнаем, мне кажется, нескромность исчезнет, — добавила графиня, погрозив пальчиком.

Все засмеялись.

Генерал, с утра лелеявший мысль поразить всех новостью, испугался, думая, что был слишком откровенен.

— Итак, господа, — начал он, — на днях здесь, в Петербурге, в семь часов вечера, была похищена тремя офицерами, проезжавшими на тройке, молодая девушка!