Испытание „Словом…“

При дворе Екатерины II Мусин-Пушкин не был в больших чинах, не занимал высоких постов, не примыкал ни к одной из придворных партий, сохраняя по возможности нейтралитет и независимость. Его интересовали искусство и науки, он никому не перебегал дорогу, а потому и не нажил врагов среди честолюбцев, сохранив репутацию человека, не боящегося отстаивать справедливость. Именно таким его рисует в своих записках Г.Р. Державин, как можно понять, друживший с Мусиным-Пушкиным. Оценку эту подтверждает и тот факт, что даже при Павле I, который с особой неприязнью относился к Орловым и ко всем, кто был с ними связан, Мусин-Пушкин не попал в немилость. Он удалился от дел уже в конце царствования Павла, получив перед отставкой графский титул, чин действительного статского советника и звание сенатора. Через два года после пожалования, пятидесяти пяти лет от роду, он навсегда переехал в Москву, чтобы полностью отдаться собирательству и изучению русских древностей.

По его словам, подлинный перелом в его жизни произошёл в 1791 году, когда уже немолодым человеком, увлёкшись русской историей, он приобрёл у петербургского книгопродавца В.С. Сопикова множество старинных бумаг и документов, оставшихся после известного историка первой половины XVIII века П.Н. Крекшина. Покупка, по всей видимости, была сделана не без содействия друзей, «любителей отечественной истории», как будут они называть себя в дальнейшем, — генерал-майора И.Н. Болтина, «искуснейшего в русской истории среди русских» по характеристике А.Шлёцера, и И.П. Елагина, удивительно многостороннего и талантливого человека, одного из первых славянофилов, неизменно пользовавшегося уважением и симпатией Екатерины II.

1791 год, таким образом, можно считать поворотной вехой в изучении русской истории. Сошлись вместе не только её любители и ревнители — сошлись обстоятельства, благоприятствовавшие обращению на неё внимания общества. Уже были изданы летописи и многие исторические документы, выходила многотомная «История Российская» М.М. Щербатова, появились два объёмистых тома И.Н. Болтина с его критикой изложения русской истории Леклерком. Историей России и её защитой от нападок иностранцев, тогдашних скептиков, занималась сама императрица. В довершение ко всему в том же году А.И. Мусин-Пушкин был назначен обер-прокурором святейшего синода, а в августе последовал указ, требующий присылать в синод из монастырских книгохранилищ летописи, рукописные книги и сборники, касающиеся русской истории. Трём друзьям была предоставлена возможность знакомиться с рукописями, читать их, сличать, выписывать из них и — издавать!

Результаты не замедлили сказаться. В следующем 1792 году из печати вышла «Правда Руская» — первый критически изданный текст; в 1793 году — «Духовная великого князя Владимира Всеволодовича Мономаха», найденная в единственном, да и то дефектном списке в составе пергаменной Лаврентьевской летописи, теперь обычно называемая «Поучением». В 1794 году А.И. Мусин-Пушкин — Болтин и Елагин к этому времени скончались — издал своё сочинение «Исторические исследования о местоположении древнего росийского Тмутараканского княжения», а в 1797 году повторил первое издание «Правды Руской». И наконец, 1800 год, открывший новое столетие, новую эпоху, был ознаменован появлением печатного издания «Слова о полку Игореве», которое вызвало не только поэтический, но и патриотический восторг всего русского общества.

Сейчас нам трудно представить, насколько злободневным было открытие в самом конце XVIII века «Песни Игоревых воинов», как тогда называли «Слово…». (5, 189) О нём говорили в литературных салонах, рассуждали в научных заседаниях. Друг за другом выходили «подражания Бояну», который вдохновлял поэтов и художников на прославление русского оружия. Россия, как явственно виделось каждому, стояла тогда на пороге схватки с Наполеоном. Поражение русских войск при Аустерлице отвечало призыву «Слова…» встать «за землю Руськую», а последовавшее вскоре нашествие «двунадесяти языков», потрясшее до основания Россию, вызвало исключительный по силе и единодушию патриотический подъём во всех слоях тогдашнего общества.

Позднее, пережив глубочайшие потрясения 1812 и 1813 годов, потеряв всё своё собрание коллекций, рукописей и документов, когда несчастья и невзгоды окончательно сломили и без того старого человека (ему было уже под семьдесят), граф А.И. Мусин-Пушкин, отвечая на настойчивые вопросы молодого историка К.Ф. Калайдовича о рукописи «Слова…», писал в письме от 31 декабря 1813 года: