Испытание „Словом…“

До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности; по уничтожении штата остался он в том монастыре … до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, и по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под №322, под названием Хронограф, в конце найдено «Слово о полку Игореве». [Рукопись эта] писана на лощёной бумаге, в конце летописи, довольно чистым письмом. По почерку письма и по бумаге должно отнести оную переписку к концу XIV или к началу XV века… Во время службы моей в С.-Петербурге несколько лет занимался я разбором и переложением оной песни на нынешний язык, которая в подлиннике хотя довольно ясным характером была писана, но разобрать её было весьма трудно, потому что не было ни правописания, ни строчных знаков, ни разделения слов, в числе коих множество находилось неизвестных и вышедших из употребления; прежде всего должно было её разделить на периоды и потом добираться до смысла, что крайне затрудняло…

В этом письме много любопытного. Впервые здесь упомянуто имя бывшего владельца «Хронографа» со «Словом о полку Игореве» Иоиля (в миру Ивана) Быковского. Тогда оно никого не заинтересовало. Монастырь был упразднён в июле 1787 года, а скончался Иоиль в августе 1797 года, так что времени для покупки было достаточно. Пристальное внимание к личности Иоиля Быковского возникнет только в начале 60-х годов нашего века, когда исследователи «Слово…» станут горячо обсуждать, сам ли Иоиль выкрал «Хронограф» из библиотеки Спасо-Ярославского монастыря или его понудил к этому Мусин-Пушкин; купил ли Мусин-Пушкин рукописную книгу у Иоиля или, пользуясь своей властью как обер-прокурор святейшего синода, «заимствовал» её из монастырской библиотеки, а после смерти Иоиля в ответе Калайдовичу как бы взвалил вину на него; действительно ли была эта книга у Иоиля… Скептики, наоборот, станут спорить, кто написал «Слово…»: Иоиль Быковский, который передал Мусину-Пушкину рукопись, а последний только дополнил её вставками, или «Слово…» написано кем-либо из друзей Мусина-Пушкина.

Нет, не был Алексей Иванович Мусин-Пушкин баловнем судьбы! Жизнь посмеялась над его надеждами, в мгновение ока разрушив — не благополучие, нет — всё то, ради чего он жил последнюю четверть века.

Огромное наследие древней русской словесности, последние остатки его, чудом собранные комиссионерами графа на всём пространстве Российской империи, в самых глухих её уголках, свезённые в Москву, готовые раскрыть свои тайны историкам, были обращены в пепел и дым. Владелец не успел осуществить своё намерение — передать эти бесценные сокровища в Государственный архив. Страшно было сознание, что он сам, собрав в свой московский дом эти редкости, своими руками подготовил их гибель. Но и это не было главным ударом для старого графа. Меньше чем через полгода после разорения московского дома в сражении при Люнебурге был смертельно ранен его любимый сын, ушедший на войну вместе с ярославским ополчением. Все надежды сходились у графа на его среднем сыне. Перед самой войной с французами Александр Алексеевич Мусин-Пушкин был принят действительным членом в Общество истории и древностей российских. Казалось, на горизонте российской исторической науки восходит новая звезда, для света которой и создавался этот бесценный архив: сын должен был стать продолжателем дела отца.

Со смертью сына для Мусина-Пушкина жизнь потеряла интерес и цену. Листая выписки протоколов Общества, видишь, что после 1812 года граф уже ни разу не появился на его заседаниях. (5, 190) Умер он в Москве 1 февраля 1817 года и погребён в ярославском имении Иломна, над которой теперь ходят волны Рыбинского моря…